Игорь Шестков - Дорогая буква Ю

Какой камень добывали на Лисьей горе?

Разбудил ли неонацистов визг Хайди?

Кто заплатил гонорар адвокату?

Почему носороги не упали?

Почему девочка в синицу превратилась?

Была ли у араба борода?

О Сатириконе. В этой книге — и только в этой книге — люди показаны правдиво. Без приукрашивания и бесконечного вранья. Какие-то юноши — кочуют, ни черта не делают, воруют, едят, совокупляются… Готовы и на убийство, но трусливы… И в то же время — по-своему очаровательны. Это мы — без лицемерия и притворства омертвелой цивилизации.

Всю жизнь чувствую себя на пиру Трималхиона. И в лупанаре — каким его показал Феллини в одноименном фильме.

Записал рассказ: «Мальчик, который был чайником».

Текст этот модераторы ПРОЗЫ РУ удалили со своего портала, потому что «Публикация нарушает законы Российской Федерации». Это конечно дикая фантазия и наглый бред.

Этот текст — не порнографическая фотография и не фильм… скорее рисунок на греческой вазе. Формально — пародия на Лолиту (Аллита — Лолита). Адаптация в другую реальность. Парафраз.

Эротическое, явное или неявное приключение моего лирического героя в этом тексте — не есть цель и предмет смакования, а только ворота, открывающие ему путь в мир метафизического ужаса, мир реальных потерь и страшных откровений. О жизни и о самом себе.

Рассказ «На даче».

Действие рассказа, как это часто бывает — переносится из современности в прошлое. Коньком-горбунком в данном случае поработал пневматический пистолет.

Лирический герой вспоминает юность… лежа в ванне. Не торопясь… Восстанавливает в памяти встречу с одной очаровательной грузинкой, произошедшую на подмосковной даче для начальства. Диалог. Танец. Холодное объятье.

И еще тут — «их поганые рожи», смерть одного из «номенклатурных хряков», предродовой декаданс наступающей эпохи нового русского капитализма с нечеловеческим лицом.

Было ли все это на самом деле? Или то, что происходит в этом в тексте — не более чем эротическая пена, похожая на пену от жидкого мыла? Надо будет спросить моего героя… при оказии. Только вряд ли он ответит — скрытен ужасно. А если разбалтывается, то врет как сивый мерин.

Первоначально я хотел назвать этот рассказ «Убийство вороны».

Записал рассказ «Гость из России».

К сожалению — запись далеко не идеальна. Технически и… и не только. Голос глухой, шум машин за окном, оговорки, случайные повторы, невнятности, возрастная усталость… хриплое безумие эмигрантской жизни — все дает себя знать. Но кое-какое представление о моем понимании этого печального текста — дает и эта несовершенная запись. Спасибо и на том.

Кое-что, однако, прозвучало правильно. Рассказчик и его герой постоянно недоговаривают… как бы отстают от потока времени. Уже начали отставать. И попадают во власть химер, хищно преследующих отстающих.

Все-таки не смог Б. не укусить вас за Эренбурга… Могу точно сформулировать — почему старые евреи обожают воспоминания Эренбурга.

Потому что эта опиумная настойка позволяет им самим — обманывать себя. Воображать, что их собственная советская жизнь — была чем-то не таким уж и плохим. Не таким уж подлым и жалким, не таким уж преступным.

Писатель пишет — в спиритическом контакте с читателем. У нас, русских зарубежных писателей, — хотим мы это или не хотим — этот контакт нарушен. Психологически мы похожи на сыр с дырками. Точнее, на дырки без сыра. В этом есть конечно и что-то хорошее… мы против нашей воли — устанавливаем связь — с высшими и низшими мирами.

В результате — наши герои легче себя чувствуют на сапфировых улицах Небесного Иерусалима или в аду Босха (и то и другое в моих текстах ловко замаскировано, но уши торчат), чем на улице европейского или американского города.

Меня судьба закинула как камень — в Саксонию. В сентябре 1990 года. Свои первые годы в эмиграции я провел в Дрездене и Кемнице. 13 лет в бывшей ГДР!

Жадно изучал старое европейское искусство — истоптал Дрезденскую галерею и берлинские музеи. Облазил все саксонские готические соборы и замки, которых там довольно много. Часто путешествовал… доезжал и до Веймара и до Кёльна и до Вюрцбурга (где хранятся скульптуры Тильмана Рименшнайдера) и Нюрнберга (туда часто ездил, когда писал о Дюрере), до Кронаха (родины Кранаха), Регенсбурга, Мюнхена (Старая пинакотека) и Вены (пиршество для любителя искусства). Побывал конечно и в Страсбурге с однорогим собором и в Колмаре (где Изенхаймский алтарь Грюневальда). Был и в Париже и в Риме и в Мадриде (на огромной выставке Босха), в старых городах Бельгии и Голландии, не брезговал и прекрасной Прагой и богемской провинцией (вот где замки, так замки). Фотографировал в Иерусалиме и Стамбуле, заезжал и в Нью-Йорк и в Сан Франциско. Побывал несколько раз на Аляске (в этом холодном раю).