Игорь Шестков - Дорогая буква Ю

Дальше… дальше читатель идет, не замечая этого, под руку с моим беспечным лирическим героем-прохиндеем, смотрит по сторонам, с ним что-то происходит.

Где-то в глубине лабиринта его ждет минотавр.

Не обязательно материальный.

Или, в отечественном варианте — серенький волчок.

Ну а дальше? А дальше как получится.

Быть средним прозаиком — не стыдно.

Потому что прозаики, трудяги на общих работах, все вместе землю роют, камни ломают, перерабатывают реальность в сусло словесности.

А потом тянут, прядут свои нити-строчки, создают нечто междумирное, предназначенное однако для кормежки читателя… Ну да, да, не каждую похлебку хлебать хочется…

Средним поэтом быть — стыдно. Лучше не писать.

Поэзию не жрут, ей дышат. А у среднего поэта вместо сияющих воздушных кристаллов — камни в почках.

(Написал, послушав передачу про хорошего, рано умершего поэта Дениса Новикова. Как ни вдувал в него Парамонов гениальность, но так и не вдул. Или есть, или нет…)

Скурильные танцы.

ИТ умеет читать перед микрофоном художественный текст. Редкий в наше время, неблагодарный дар…

Умеет превращать сухой набор буковок и пробелов в живой радиотеатр, в котором не только эпохи и герои себя манифестируют, но и абзацы, и сами предложения, и слова и паузы, Даже точки.

Иван читает и… и чужие судьбы и мысли… и наши собственные сумеречные желания и страхи начинают потихоньку воплощаться… прорастают сквозь все преграды и стены, которые мы с детских лет строим и укрепляем, чтобы не быть растерзанными невидимыми драконами.

Прорастают и дарят нам свои ароматы, цветы и плоды… разыгрывают перед нами свою мистерию.

Все, не только подобия людей и мельчайшие детали их искусственного литературного бытия, но и химеры и куклы нашего подсознания, темы и вариации, и даже сами умолчания и отсутствия становятся «литературными героями», «поводами», «сущностями»… оживают и вползают, влетают, вбегают в зал магического театра, чтобы принять участие в бале-маскараде.

Все получают дополнительную энергию и пинок в зад — от чудесного баритона аудио-мага.

И «Смерть Саши» и «Чингачгук» должны, на мой взгляд, восприниматься слушателями не как описание навязчиво символичной смерти на даче одинокого хмыря, не нашедшего себя в новом крутящемся мире и не как нозография советской интеллигентской свадьбы конца семидесятых… а как (повторюсь) фантазию, обращенную в прошлое, как скурильные танцы скурильных героев скурильной эпохи в интимном зале магического театра.

Посмотрим на них внутренним оком, послушаем их жадным ухом и подарим им частичку бытия…

Прочитал Ваш рассказ.

Талантливо, поэтично, уверенно написано…

То, о чем мечтает ваша героиня, то, самое важное… невозможно найти ни в Берлине, ни в Нью-Йорке, ни в Париже, ни на кольцах Сатурна… Нигде…

Это… то… можно только потихоньку, жертвуя хорошими метафорами, всем жертвуя… вытянуть из текста, не привнести в него… а вытянуть… вытащить из ничего… из белого листа… из трепещущей плазмы времени.

А все, что нам дают другие… дает другое… на это нельзя опереться… люди, города, ландшафты, сюжеты… Это только материал, пластичный материал для того, вечно ищущего форму, для неопределимого, сокровенного, ускользающего… ради которого только и стоит жить.

Долго думал, что не так в моей прозе, и не только в моей… да-да, далеко не только в моей. Интуитивно понимал всегда, но просто и ясно сформулировать не мог. Теперь могу.

Так вот, стоит высокая башня, на ее верхнем этаже, далеко от земли, живет писатель. Автор. Он гений. Полубог. Он все знает. А что не знает, о том догадывается. Он придумывает сюжеты, пишет рассказы и романы… Иногда он открывает окно и читает свои труды толпе, окружающей башню. В толпе — его читатели. Писатель читает, а читатели млеют от удовольствия. Становятся умнее, видят мир глубже, переживают катарсисы, наслаждаются вместе с литературными героями необыкновенными приключениями, идентифицируют себя с ними, получают на пятидесяти страницах прозы столько жизненного опыта, сколько сами и за пятьдесят лет получить не смогли бы. И прочее, и прочее, и прочее…

Так вот, этой модели «писатель — читатель» пришел конец. Морально ее дискредитировали две мировые войны, доказавшие всем нам — никакая культура, даже самая возвышенная, не спасает человечество от оргии самоуничтожения, которой оно с упоением предается постоянно и везде, только с разной интенсивностью и в разных формах…