Владимир Видеманн - Запрещенный Союз – 2 - Последнее десятилетие глазами мистической богемы

По утверждению доктора, чингисиды, к роду которых он сам принадлежал, всегда выступали посредником исторического объединения элит России и Китая, что не удивительно: эта старинная каста потомков Великого хана в разные исторические периоды правила в Монголии, на Тибете, в Китае, Индии, Персии, на Кавказе и в Восточной Европе, включая русские улусы Золотой Орды. По инициативе Бадмаева, обещавшего активировать свои трансконтинентальные связи в интересах глобального евразийского проекта, царское правительство послало в Центральную Азию ряд экспедиций, целью которых было составление карт местности и изучение настроений населения: не пойдут ли против Белого царя, если что? Тибетские миссии Цыбикова и Маннергейма, сидение Унгерна в Урге и гималайские экспедиции Рерихов — все это, похоже, явления одной конспирологической серии.

По сведениям Ильи, в семье потомков Петра Бадмаева сохранялся архив последнего, включавший перевод с тибетского на русский трактата «Чжуд-ши» — основного медицинского канона Центральной Азии. Кроме того, здесь могли быть геополитические записки доктора и прочие материалы по восточному чародейству. Ом мани падмэ хум, хрих йа сваха! [160] Буддийская мантра с заклинанием, призывающим богов. Иван Федорович Мартынов был уверен, что на архив Бадмаева можно найти хороших покупателей, в том числе валютных.

Самого Илью этот архив мало волновал, гораздо больше его привлекали методы так называемой кунта-йоги — изобретения пермяцкого гуру Тоши, тоже ссылавшегося на Шамбалу, но в контексте совершенно фантасмагорическом, не имеющем отношения к древней мудрости тибетских лам, адептом которой выступал при русском императорском дворе Катин прадед. У Ильи в квартире, на улице Школьной, увешанной анаграммами «Тошиного письма», часто собирались богемные тусовки с мистическим уклоном, велись разговоры, проводились хилерские сеансы, призывались духи и заклинались души заморских гостей, занесенных в ингерманланд-скую топь коварными ветрами заполярной Гипербореи…

В Питере через знакомых Веры я снял комнату в желтом доме на улице Жуковского, на последнем этаже типичного каменного колодца. Еще в этой же квартире жила наркотская пара, Он и Она. Эти торчки практически каждый день варили на кухне мачье, распространяя невыносимый шмон по всему этажу. Опасаясь милицейских налетов, они постоянно перекрывали входную дверь огромным железным крюком длиной в локоть. Причем чтобы попасть домой, мне приходилось подолгу названивать или даже колотить в дверь ногами. Засада состояла в том, что звонки и тем более стук наркуты воспринимали не иначе как попытку ментов прорваться в их логово и взять с поличным, поэтому не открывали. Приходилось кричать во всю мочь: «Эй, это я, Вова!»

Особенно туго бывало, если я возвращался домой поздно ночью. Подчас на мои стуки и крики выскакивали обитатели соседних квартир, принимая меня за пьяного или заширен-ного беспредельщика — под стать самой парочке, травившей весь этаж запахами своего отвратного зелья, — и грозились вызвать упаковку или перевозку. Этого я никак не мог допустить. Мало того, что я жил здесь без прописки, так еще хранил иностранную валюту, которую скупал в перспективе выезда за границу. Я выдавал себя соседям за обиженного интеллигента, который сам пал жертвой невменяемых психов-маньяков, и уважающие все культурное питерцы шли навстречу, оттаивая:

— Вы бы хоть их как-то предупреждали, что ли…

Разумеется, я пробовал и предупреждать, и договариваться насчет специальных условных стуков. Но если наркоты зарубались от своих препаратов в несознанку, то поднять их не удалось бы даже краном. Искать же новое место жительства было не с руки, поскольку квартира на Жуковского считалась местом весьма центральным и к тому же хорошо известным многим моим иностранным друзьям, приходившим сюда менять валюту и посылавшим ко мне с этой целью собственных знакомых.

Подчас отдельные заморские девушки даже оставались тут ночевать, ломаясь в поздний час пилить в гостиницу куда-нибудь на Петроградскую. Для них это была бешеная экзотика: железные питерские крыши, двор-колодец, огромный крюк на дверях, странные соседи. Последних я выдавал за духовных диссидентов, выпавших из системы социалистического производства и промышляющих отварами в духе альтернативной медицины. Жилище парочки, состоявшее из огромной комнаты с наглухо завешанными тяжелыми шторами окнами, было сплошь заставлено древними шкафами, диванами и креслами, заваленными сверху какой-то неразличимой в темноте рухлядью. Свет как таковой отсутствовал. Лишь маленькая свечка на полу запаливалась в экстренных случаях, чтобы не промазать по венякам. Конспирация! Не ровен час, менты засекут свет в окошке — и тогда наряд неизбежен…