Владимир Видеманн - Запрещенный Союз – 2 - Последнее десятилетие глазами мистической богемы

Другим завсегдатаем вышгородского собора стал Эдик по прозвищу Схак (Малыш). Много лет пропев в церковном хоре, он погрузился в православную мистику, в которой его больше всего интересовало изгнание бесов — экзорция. Однажды Эдик пригласил меня в Васьк-Нарву, на литургию отца Василия [140] Протоиерей Василий Борин (1917–1994 ) служил настоятелем церкви Святого пророка Илии в эстонском поселке Васьк-Нарва, в 25 километрах от Пюхтицкого монастыря. Известен тем, что в богоборческие советские времена отчитывал страждущих от нечистых духов. , который тогда считался одним из наиболее продвинутых мастеров.

— Вова, — говорил мне Эдуард, — я уважаю все пути, но поверь мне, в сравнении с отцом Василием остальные гуру отдыхают. Не поленись, съезди в Васьк-Нарву. Это схак только для русских!

Ехать от Таллина по заснеженной зимней трассе пришлось часов шесть. Высокий красный терем храма, где служил отец Василий, окружали хозяйственные постройки и забор, образуя, в сущности, подобие монастыря. Перед воротами были припаркованы несколько легковушек и пара небольших автобусов с ленинградскими номерами. В трапезной оказалось полно народу. Сидя на лавках по обе стороны длинного стола, паломники трапезничали хлебом с чаем, крестясь всякий раз, когда нужно было положить в стакан сахар или передать что-либо соседу.

Нам предложили пройти вдоль стены в самый дальний конец стола. Там сидела, как очень быстро стало понятно, компания питерских наркотов-циклодольщиков, которые очень активно обсуждали предстоящий перформанс в ключе собственного психоделического интереса. Они делили калики [141] Таблетки ( сленг ). , потом попросили набожную тетеньку в платке налить еще чаю, чтобы запить. За столом сидели преимущественно женщины. Наблюдая их византийские лики мценского розлива, я вспомнил об одной особе, которую, наверное, по всем параметрам можно причислить к одержимой. Дело происходило в пасхальную ночь, на службе в Псково-Печорской лавре. Это как раз был год, когда в СССР впервые перешли на зимнее время. И вот начинается Великая Пасхалия, вступает хор; я, голодающий третьи сутки, стою в полнейшем благочестии со свечой в руке и вдруг прямо под ухом слышу истошный вопль:

— Люди, остановитесь, что вы делаете! Христос еще не воскрес, ведь время поменяли!

Невысокого роста, вся в черном, закутанная в платок дама неясного возраста, но очень голосистая, пыталась прорваться в сторону алтаря, видимо, чтобы сорвать неправедную службу. Ее очень быстро блокировали, и двое бородачей в валенках вынесли нарушительницу покоя под локти из храма вон. А может быть, следовало прямо батюшке под крест, под святую воду?

Впрочем, это был еще легкий случай. Эдик насмотрелся в церкви и не таких. Однажды в собор на Вышгороде повадилась ходить некая молодая активистка: что ни заутреня — она здесь, что ни вечеря — она опять тут как тут. И вот приходит она в очередной раз — никто из своих на нее внимания уже не обращает — и так по-тихому вдоль стеночки подходит к клиросу и тут резко проскальзывает боковыми вратами в алтарь. А там служба идет вовсю, иереи кадят вышним силам… Не успели они сообразить, как дамочка легким движением руки сбросила с себя пальто и оказалась… в чем мать родила! Тут Эдик слышит, как ему староста на ухо строго шепчет:

— Пойди в алтарь, выведи ее оттуда нахрен на улицу!

Что делать? Надо идти! И вот идет Малыш через весь храм, входит в алтарь, берет голую даму под локоть и галантно шепчет ей на ухо:

— Тихо-тихо-тихо, спокойно-спокойно-спокойно!

В этот момент ему мерещится, что на самом деле в соборе происходит ритуал его алхимической свадьбы с магической супругой. Все сходится! Сейчас по сценарию необходимо выйти из скинии и пройти через весь ковчег к выходу. Эдик начинает заговаривать подругу первой попавшей на ум ахинеей — лишь бы захватить ее внимание, пока та не опомнилась и не ломанулась назад. И вот он спускается, окутанный фимиамами, с клироса и неспешно шествует через весь храм, по ковровой дорожке, под хоровое пение с голой дамой под руку — в новую жизнь…

Я давно пытался выяснить, что движет людьми, срывающими с себя одежду в публичных местах — прежде всего, в священных. Козельский тайновидец отец Серафим, с которым я был знаком еще по «Щелковской», на этот счет сказал мне, что у них в Оптиной в каждом приличном храме в свечном ящике за алтарем на всякий пожарный держат наготове халат. А одежду с себя человек срывает потому, что она мешает ему взлететь — бывает такое ощущение в особых состояниях. Так что нашим эстонским батюшкам опыт оптинских старцев очень пригодился бы!