Милош Крно - Утренний ветер

«Когда, когда? До тех пор, пока такие подлюги будут вредить нам, — подумал, протирая глаза платком, поручик, — и нападать на наших людей». Ему тотчас же вспомнилась на три четверти забинтованная голова Рудо. Он на минуту задумался, потом взял телефонную трубку и набрал номер:

— Алло, алло! Больница? Попросите к телефону пациента Главача… Что? Он у вас? Дайте ему, пожалуйста, трубку… Алло! Говорит поручик Мыдлиак. Как себя чувствуете?.. Я рад. Так завтра? Прекрасно… Я хотел вам сообщить приятную новость. Нашелся владелец пуговицы… Да. Уже за решеткой… Я вам потом расскажу.

После работы Тоно не пошел домой. Медленно шагая по потравленному лугу, он направился к ближайшей небольшой горе. Из общипанной желтоватой травы кое-где выглядывали фиолетовые огоньки безвременника.

«Раннею весною он предвещает первое появление зелени, а осенью напоследок расцвечивает луг своими желтыми, рыжими и золотистыми красками. С ним природа пробуждается и с ним же готовится к долгому зимнему сну. Почему этот цветок так странно называется — крокус, — думал Тоно. — У нас в деревне его называют дурманом».

Воздух был ясный, прозрачный, приближающий дали. Ясно светило и солнце на бледном голубом небе. Когда Тоно вошел в ельник, ему показалось, что он провалился в темноту, скрывшись от яркого солнечного света.

Дул северный ветер, не сильный, но уже холодный. Он качал ветви орешника, приютившегося под елями. Орешки падали на землю, спелые, блестящие, и едва Тоно до них дотрагивался, как они выскакивали из обоих твердых оболочек.

Выйдя на лужайку, Тоно разбежался, как мальчишка, перекувырнулся через голову и остался лежать на спине. Он смотрел в чистое небо, а сигарету, которую перед тем достал из кармана, бросил, даже не зажигая. «Надо полностью проветриться», — подумал он, глубоко вдыхая в себя свежий воздух. Все ему сейчас казалось необыкновенно чистым: воздух, трава, деревья, звуки. И даже внутри себя он ощущал какую-то чистоту.

С тех пор как произошел случай с Рудо, заставивший его по-иному взглянуть на мир, а также после того, как он узнал, что его родителями были не Илавские, Тоно стало легче дышать. Ему казалось, будто он родился вновь, стал совершенно другим человеком, освободившимся от всего того, что угнетало его и мешало жить и трудиться так же, как и его друзьям со стройки.

Он подложил руки под голову и закрыл глаза. Запах тимьяна пьянил и невольно навевал воспоминания детства. Одна за другой всплывали у него в голове картины, и он их тотчас же разделял: те, что были связаны с отцом, быстро гасил, а оставлял другие — чистые, не связанные с его фальшивым родительским домом.

И сейчас он почувствовал волнение, когда вспомнил Аню. Она стоит в речке по колено в воде в подвернутой цветастой юбке. Глаза у нее голубые, как небо. Вдруг появляется ее мама. Она сердится, что Аня замочила юбку. Мама ставит корыто с бельем на землю и тяжелым старым вальком бьет девочку по голым ляжкам. Та вздрагивает от каждого удара и кричит: «Ой-ой-ой, мамочка, я больше не буду!»

До сих пор звучит в ушах Тоно ее боязливый голосок, до сих пор он видит ее розовые от ударов вальков ноги… Через два года, когда ему было двенадцать, а Ане одиннадцать, Тоно придумал игру, по ходу которой медведь ловил овечку. И вот Тоно-медведь с ревом хватает Аню-овечку за плечи и прижимает к себе. В глазах раскрасневшейся девочки он читает, что и ей нравится эта невинная игра. Потом через год пришел первый поцелуй под окном, после которого Тоно трясло как в лихорадке. Мама Ани заметила, что ее дочка целуется, и тогда обе мамы, посоветовавшись, решают разлучить своих детей: Тоно посылают учиться в Спиш, а Аню — к тете в Дольниаки.

«Обе мамы? — горько усмехнулся Тоно. — Была только одна: Анина и одновременно моя. Оказывается, я целовал собственную сестру».

К объявившейся настоящей матери он чувствовал только благодарность за то, что она открыла ему правду. Тем самым она развязала последний узел, который еще связывал его с отцом-помещиком. Конечно, это сообщение потрясло его, но он сам еще не выбрался из болотистей почвы неясности, неопределенности, а когда задумывался о будущем, то в голове его было пусто, как на скошенном поле.

Лежать на спине Тоно устал и перевернулся на живот. Прямо перед его глазами рос безвременник. Был он нежный и бледный, фиолетовая чашечка цветка уже закрылась, но, стоя перед самыми глазами Тоно, он казался могучим, как сосна.