Мона Авад - Зайка

И тут раздается стук в дверь. О-оу! Кто бы это мог быть?

Они смотрят друг на друга сквозь прорези в маске.

– Кира, – просит Кэролайн.

– Что?! Я в прошлый раз это делала!

Никто ничего не говорит. Я плотно сжимаю губы.

– Не понимаю, почему всегда я должна это делать, – протестует Кира. – И костюм я, и это! Я не понимаю!

Они все смотрят на Элеанор в поисках подтверждения, поддержки, какого-то решения, но… Ее глаза в прорезях маски блаженно закрыты – так, словно она медитирует. Виктория уже сняла свою маску. Она жует жвачку с таким видом, словно не произошло ничего необычного, и это не она, а кто-то другой стоит весь в кроличьих потрохах.

– Ладно! Я открою, – говорит Кэролайн и встает.

Снимает заячью маску и фартук. Разглаживает платье. Смотрится в забрызганное кровью зеркало и взбивает волосы так, что они становятся пышнее и наливаются смеющимся светом. Она настоящая фея, щебечет мой внутренний гарцующий пони. Скажи, Саманта? Да, шепчу я, глядя на все происходящее с далеких-далеких облаков, сквозь радугу, оттуда, куда унесли меня «Тик Таки». Я парю в бескрайних небесных просторах и смотрю, как Кира тянется к стоящему в углу топору. Она даже не смотрит на него, просто кладет на него руку, не сводя взгляда с двери.

– А потом можно в «Пинкберри» [37] Pinkberry – франшиза ресторанов замороженных десертов со штаб-квартирой в Скотсдейле, штат Аризона. В настоящее время существует более 260 магазинов в 20 странах. , – говорит она.

Виктория и Элеанор медленно кивают. Я тоже. Ах, «Пинкберри», какая прелестная идея.

А затем в комнату заходит Кэролайн и за руку, словно мартышку, ведет за собой очень красивого мужчину. Он и идет, как обезьянка, весело замечаю я, разглядывая его сквозь марево «Тик-Така». Так же сутулится. Руки свисают ниже туловища. Но все же он определенно красив, если не считать несколько отвисшей заячьей губы. Она портит его лицо так же, как лопнувшая струна – инструмент. На нем темно-синий костюм и светло-голубая рубашка – такого же цвета, что и глаза. На руках – черные кожаные перчатки.

У меня вырывается рваный вздох. О боже, боже, бо…

– Девочки, – говорит Кэролайн, – это Одиссей.

– Привет, – прокатывается по комнате.

Я чувствую, как мои губы тоже двигаются – в унисон с их, жирными от блеска и блестящими.

– Одиссей только что рассказывал мне, как ему нравятся фильмы Феллини и романы Пруста. Кроме того, он настоящий знаток эротизма Барта, а его родной язык – французский, – говорит Кэролайн, подергивая его за крепкую мускулистую руку, как за нитку марионетки. – N’est-ce pas? [38] Не так ли? (Фр.)

Он смотрит на нее, а затем на всех нас своими большими, голубыми, ничего не понимающими глазами. Открывает свой некрасивый рот. И издает ужасный крик.

Зайки тут же зажимают уши ладонями. Я хочу сделать то же самое, но не могу найти свои руки, поэтому просто сижу и наблюдаю.

– Кира! – кричит Кэролайн, закрывая уши ладонями.

Но Кира не обращает на нее внимания. Она сидит, скрестив руки на груди, и смотрит прямо перед собой. Топор лежит на полу рядом с ней.

– КИРА! – кричит Кэролайн. – Давай!

– Мне кажется, что пора кому-нибудь из вас в кои-то веки сделать грязную работу, – уперто говорит Кира.

– ЛАДНО! – не выдерживает Виктория и хватает с пола топор.

– Venez avec moi [39] Пойдем со мной (фр.) . , – успокаивающе говорит она Одиссею, пытаясь перекрыть его визг. – Ici, ici, dans la salle de bain [40] Сюда-сюда, в ванную (фр.) . .

Она берет его за руку и ведет за собой в маленькую ванную. Он идет, не прекращая вопить. Дверь закрывается, и крик становится громче и беспорядочнее.

Не волнуйся, Зайка , говорят они, поглаживая меня по рукам, которые они, в отличие от меня, находят легко. Первый блин комом, это же просто Черновик. Это все часть Творчества. Иногда приходится убивать своих любимых, понимаешь, о чем мы? Кстати, иногда мы так и зовем их. Любимыми.

Убивать?

Виктория выходит из ванной одна. Точнее, выскакивает, и быстро закрывает за собой дверь. Я вглядываюсь сквозь прорези, но не вижу ни ванной, ни парня. Только Викторию, покрытую свежей кровью, зажимающую рот ладонями.

– Мне кажется, я облажалась, – шепчет она.

– В каком смысле «облажалась» ? – спрашивает Кира.

В этот момент из ванной с ревом вырывается какая-то тварь. Человеческий зверь. Мужчина, покрытый мехом, с длинными, хлопающими ушами. В темно-синем костюме. Из его мохнатого плеча торчит топор, кровь фонтаном хлещет из раны. Он с визгом проносится под радугой, мимо меня – я хватаюсь за кресло, мне хочется орать от ужаса, но наружу вырывается лишь истерический смех. Он бьет из меня ручьем, его воды сверкают на солнце.