Екатерина Кинн - И листья древа — для исцеления народов

…а она не помнила его лица, и вот вспомнила снова…

— Бабушка рассказывала, что ее приютил пастор. Он сделал ей фальшивые документы, что она его племянница из Австрии. Нашел каких-то людей, они помогли ей добраться до Франции, а оттуда один англичанин помог ей уехать в Англию. Она жила в приемной семье, потом уехала в Америку и там вышла замуж за моего деда.

— Да-да, — сказала Роза. — Аннеле была беленькая, ее часто принимали за немку. А я, верите ли, не могу говорить по-немецки! С тех пор не могу. Все понимаю, читаю даже, но не могу говорить. А нам немецкий был как родной.

Когда-то они собирались всей семьей — у отца было трое братьев и две сестры, у мамы… сколько? Роза уже не помнила. Все с мужьями и женами, кузинами, кузенами, детьми… Большой дом Зильберштейнов едва вмещал всех на праздничных застольях. Дома больше не было, на его месте после войны выстроили что-то другое — Роза сама видела в Гугле эти многоэтажные дома. Фотографии сгорели, столовое серебро растащили. Даже кладбище сровняли с землей. Огромное дерево вырвали с корнем, и два одиноких листка разнесло по разные стороны моря. Милосердное забвение сгладило, укрыло серой пеленой годы, отмеченные словом «гетто». С тех пор, с тех времен в ее памяти осталась только песня, тоже на идиш:

Реувен тоже любил эту песню, и они с Давидом пели ее вдвоем, уже на иврите, дед и внук… У Давида был хороший голос, он хотел после армии идти учиться, мечтал о сцене. Кто ж мог представить, что в последний месяц службы очередной смертник подорвется прямо у КПП… Когда Эфраим с женой оставляли маленького Давида у деда с бабкой, Реувен пел ему эту песню вместо колыбельной. И на похоронах тоже ее пели.

И вот они с Реувеном, двое, вырастили новое дерево, вросшее всеми корнями в этот песок, в холмы Иудеи и горы Галилеи, и в ветвях этого древа шелестел новый язык, точно так же возродившийся из тощего ростка. Вот только за шесть десятков лет он так и не стал родным для Розы. И правнучке, маленькой Мири, засыпающей с огромным белым медведем в обнимку, она пела другую колыбельную:

Внук Аннеле давно ушел. Фотографии Роза положила под тяжелую, обтянутую бархатом обложку огромного фотоальбома. Скоро приедут Реувен с Ариком, и она уже предвкушала, как расскажет им про Михаэля и его поиски — про птичку, что все же прилетела к одинокому дереву через полмира — и они будут пить чай с яблочным пирогом, и будет покой, и олива во дворе поймает ветвями ветер…

-----