Натан Энгландер - Кадиш.com

Шули унимается, лишь услышав, что в ритм его ударов вплелся скрежет отодвигаемого засова… и тут железная дверь открывается наружу. Лейбович хватает Шули за рукав, затаскивает внутрь, резко захлопывает дверь.

Лейбович щелкает выключателем — наверно, той самой лампы, свет которой Шули неосознанно заметил, — и Шули оказывается на балконе, устроенном на крыше дома, который стоит внизу в переулке. Сзади к балкону примыкает какая-то лачуга, опорой для которой служит тот же дом. Над их головами буквально нависает другой балкон, укрывая сверху этот тайник, выгороженный между переулком и верхней улицей наподобие антресолей.

— А если бы за вами увязались студенты?! — говорит Лейбович. — Вам деньги нужны, что ли? Попросили бы сразу.

Лейбович лезет во внутренний карман пиджака и достает бумажник. И до Шули доходит, как он, верно, смотрится в неглаженом костюме, в рубашке с плеча Каца, какое впечатление он, верно, произвел: выслеживал, бился в дверь как полоумный.

Дуду достает купюру в пятьдесят шекелей и подает Шули.

Шули берет купюру, продумывает фразу на иврите и говорит:

— Мне не деньги нужны.

— Что ж, когда вы разберетесь, что вам нужно, ваше желание, надеюсь, скоро исполнится. — Дуду отодвигает засов. — Если вы не против… — говорит он, — мое уединение… Оно дается мне ценой больших усилий. Студенты не знают, что я снимаю здесь комнату — чтобы побыть, когда приезжаю к ним. Кроме вас, никто и никогда за мной не гнался.

Лейбович слегка приоткрывает дверь, косится вниз на лестницу, а потом, приоткрыв дверь пошире, — в сторону верхней улицы. Путь свободен, и Лейбович пытается вытолкать Шули обратно на площадку. Но Шули, шагнув вперед, вставляет палец в дырку-каплю и, поднатужившись, захлопывает дверь. И задвигает засов.

— Фотографии, — говорит Шули.

— Какие фотографии? — вопрошает Лейбович.

— В ешиве. Сегодня вечером. Студенты говорят, вы фотографируете их для вашей жены.

— А мне студенты сказали, — говорит Дуду, переходя на английский, — что вы американец и вдруг приехали учиться вместе с молоденькими мальчиками.

— Что вы говорите? — говорит Шули, содрогаясь от ужаса и тоже переходя на английский.

— Я говорю: это вы мне создаете неприятности или я буду создавать неприятности вам?

Какая беспощадность. Как далеко готов зайти этот человек, чтобы уберечь свое дело.

Шули отходит к перилам. Стискивает железные прутья — их установили, чтобы никто не свалился в сад дома внизу, — пристально смотрит вдаль, в очередной раз изумляясь чудесам Нахлаота. До лестницы лишь несколько футов, а в просвете между зданий и поверх кровель каким-то загадочным образом открывается вся глубина долины, с мерцающими где-то огнями окраин.

— Фотографии — они ведь не для вашей жены, правда? — говорит Шули. Он ничуть не обескуражен и даже преисполнен восхищения: какой человек, как непреклонно оберегает свой kaddish.com!

— Ей нравится видеть, быть в курсе. Для моей жены такая радость — помогать раву Кацу и его студентам. Как и для меня.

— Нет, — говорит Шули. — Фотографии — это для сайта.

Делает шаг к окну, пытается заглянуть в квартиру Дуду. Не видит ничего, кроме себя с сощуренными глазами, — отражения в стекле.

— Вы этим отсюда занимаетесь, да? Он работает здесь.

Шули оборачивается — перед ним огорошенный Лейбович.

— Кто вы? — спрашивает он.

— Я? Как вы можете не знать? Сколько сил я потратил, разыскивая вас.

Лейбович озадаченно мотает головой.

— На другом конце света, — говорит Шули, — когда вы отказывались отвечать.

Шули подходит к Дуду и — вот он, долгожданный миг, — уже хочет ласково сжать его руки.

— Поначалу сомневался, — говорит Шули, — но потом пораскинул мозгами, рав Давид-Йерахмиэль Лейбович. — И снова повторяет ход своих рассуждений: — Я подумал: Давид может называть себя Дуду, совсем как Йерахмиэль может превратиться в Йури. Но его могут называть и Хеми для краткости, если он выберет второе уменьшительное от своего второго имени.

— Это вы! — говорит потрясенный Лейбович. — Бруклинский полоумный, который никак не успокоится.

Для Шули это равносильно экстазу. Такие слова — верх блаженства. Бруклинский полоумный, вот именно.

Шули не знает, то ли обнять Дуду, то ли поклониться ему в пояс, то ли начать одну из нескончаемых речей, заготовленных им на этот случай. И решает просто и прямо назвать единственную причину, которая привела его сюда.

— Я пришел взять обратно то, что принадлежит мне.