Натан Энгландер - Кадиш.com

— Не может быть, чтобы вы так думали, — говорит Шули, и с него градом льет пот: такую боль причинил этот упрек. Как ни ужасно было бы услышать прямое обвинение, оно жалит в десять раз сильнее, когда обрушивается в абстрактной, теоретической форме, как приговор мудреца. — В конечном итоге, — говорит Шули, — для души усопшего все равно лучше, если хоть кто-нибудь — кто угодно — прочтет кадиш.

Кац морщит нос. Он категорически не согласен.

— Тогда почему мы говорим «Благословен Истинный Судья» [87] Слова из молитвы «Цидук а-Дин», которая читается на еврейских похоронах сразу после погребения умершего. , если к умершим не проявят справедливость? Душу судят по делам, совершенным при жизни.

— Давайте не будем это трогать. Забудьте о душе…

— Забыть о душе? А что же останется?

— В данном случае, — говорит Шули, — я вот что говорю: если мы отнесемся более сурово — словно судьи, земные судьи — к тому, кто что-то предпринимает, ищет решение, кто пытается, как может, устроить, чтобы было сделано что-то хорошее… Я спрашиваю: разве вы не можете найти в этом нечто прекрасное?

Кац показывает на дом, стоящий перед ешивой.

— Представьте понарошку, что этот дом горит. Скажем так, я швыряю сигарету на землю, и здание загорается, когда мы уходим. Представьте понарошку, что дом целиком из дерева, не из камня и известки. Представьте, что он горит быстро и внутри — не приведи Бог — есть люди: это души. — Он делает паузу, проверяя, поспевает ли Шули за ходом его мысли. — Теперь мы ставим перед домом двух прохожих. Один ничего не делает, смотрит, от него нет пользы, он хватается руками за голову, глаза широко раскрыты — оцепенел в растерянности. Другой, понимая, как все серьезно, зная, что надо что-то делать, подходит и плюет один раз в огонь, а потом уходит. Кто из них, по-вашему, лучше? Тот, кто ничего не делает, или тот, кто знает, какая большая опасность, и помогает мизерно, как скряга?

Как это жестоко, необоснованно жестоко. Непомерно.

— Скряга? — повторяет Шули, почти срываясь на крик. — Это же несправедливо!

— Скряга есть скряга! Почему нет? — говорит рав Кац, ничуть не смягчившись. — Очень хорошее слово.

Шули — у него голова идет кругом от обиды — вспоминает: о да… Рав Кац, если он всем этим руководит, если он руководит тем сайтом, — разве не постарался бы он сбить кого-нибудь вроде Шули со следа? Может, он так говорит нарочно?

А может, уже приходили другие, те, кто хотел отменить киньян или принести подарок и сказать «спасибо». Должно быть, очень многим хочется встретиться с человеком, сыгравшим столь необычную роль в их жизни? Ну разумеется, почему ему это не пришло в голову еще в Бруклине, когда он сидел с Гавриэлем, этим славным мальчиком? Сколько таких же писем, как письма Шули, Кац получает ежедневно?

Кац молча выкуривает еще одну сигарету. Шули чует: после их разгоряченного спора раввин хочет заново понять, что за человек перед ним.

— Шауль, — говорит он, — вы на самом деле думаете, что у нас есть такой сайт? Что мы берем деньги за такое от демонов, которые готовы за это платить?

— Я так сказал? — говорит Шули. И чувствует, что дверь, которую он приоткрыл, захлопывается перед его носом.

— Сайт. Вы так сказали. Что у нас есть сайт.

— Нет, нет, не говорил. Тогда я еще разговаривал с вами на иврите. Неправильно поняли. Я пытался рассказать вам про одного друга, про друга, который создает сайты…

— Вы так не говорили. Ничего подобного.

— Стопроцентно, я хотел сказать это! Я пытался объяснить вам про одного соседа, с которым я читал кадиш, когда мы оба потеряли отцов…

Искреннее недоумение на лице Каца вызывает у Шули тревогу: вдруг он действительно пришел не в ту ешиву, которую искал, пусть и в том же квартале. Мысли путаются, и Шули обнаруживает, что язык у него заплетается.

— Вы хорошо себя чувствуете? — спрашивает Кац. — У вас все в порядке?

— Да, да, — еле-еле улыбается Шули. — Наверно, это от смены часовых поясов. Словно спишь на ходу. А еще сигарета. Я очень-очень давно не курил. В Америке создают намного больше помех для курения.

— И правильно делают, — говорит Кац. — Травить свое тело ядом — грех. Знаю-знаю, мне самому надо бы отважнее бороться с собой.

Он смотрит себе под ноги и втаптывает в землю окурок, который раньше отшвырнул.

— Насчет моего друга, — говорит Шули, — друга по сайту. Когда он жил в Израиле, он учился здесь, в вашем бейт мидраше. Наверно, пятнадцать лет назад. Даже двадцать! Довольно давно.