Евгений Алёхин - Ядерная весна [сборник litres]

Она придержала для парня дверь, и он вышел с матрасом на улицу. Уже стемнело, теперь этот район не казался таким уж дружелюбным. Они взялись за руки и пошли вдоль дороги. Фонари горели, и город издавал тысячи звуков. Парень увидел краем глаза на огромном баннере: «Мы крадем людей», и холод разлился по всему нутру. Даже девушка спросила:

– Что с тобой? Что случилось?

Но нет. Это просто была реклама замороженных овощей «Мираторг», и на самом деле там было написано: «Мы кормим людей». Но появилось ощущение, будто настоящий мир на одну секунду проявился сквозь маскировку, и его тут же заретушировали. На всякий случай парень ускорил шаг так, что девушка еле поспевала за ним, и ему казалось, что нельзя смотреть по сторонам. Если смотреть по сторонам – обязательно случится что-то страшное.

Первые шаги как режиссер я сделал в январе 1994 года. Папа через газету, в которой работал, как-то пересекался с тележурналистами, которые дали ему здоровенную видеокамеру. Садись, говорит мне папа, смотри в объектив. Два резца у меня уже выросли, здоровенные кроличьи, торчат, лохматятся волосы еще совсем светлые, я худой, бледный и смазливый, типичная жертва малолетних хулиганов.

– Что делать? – спрашиваю я у папы.

Но вдруг сам придумываю, зажимаю нос пальцами, чтобы мой голос звучал как у переводчика. К тому времени я посмотрел три фильма на видео: «Кинг Конг снова жив» и «Крепость» – в салоне; и «Бетховен» в квартире, очень много раз, ведь это была пока единственная видеокассета в моем новом доме. Все три фильма были переведены одним гнусавым голосом.

– Десять анекдотов про Штирлица, – говорю я и делаю паузу, ожидая, пока появится и исчезнет воображаемая заставка.

Мне было восемь, и последний год был горазд на биографические повороты. Я поздно научился читать, зато сразу по-русски и английски, параллельно освоил язык программирования Qbasic на приставке ZX-Spectrum (не овладел в совершенстве, но уже мог написать код для простой рисовалки и вывести квадратным курсором рожицу или слово «жопа» на черном экране телевизора) и успел испытать разочарование из-за того, что мне не хватает ума и инструментария для создания игр в кьюбейсике. В октябре парень моей мамы выстрелил ей в живот, после чего сразу расправился с собой – убил себя в сердце. Добродушный, склонный к полноте инкассатор тридцати трех лет, любивший играть в «денди» и стаканами пивший воду из-под крана, просивший мою сестру (даже моя родная сестра, самая неуправляемая и дерзкая из людей, была с ним обходительной, ей приятно было прислуживать ему, Валере, – обаятельнее человека мы за жизнь не встречали) налить ему воды, но сперва слить лишнего, чтобы было похолоднее. Он навсегда связал для меня любовь и смерть и заложил фундамент, на котором вырастут все мои творческие конструкции. Потом были домыслы, поиск причин, папа, пахнущий междугородним автобусом, как когда он еще жил с нами и каждый день ездил на работу в другой город, бабушка, которая готовила нам еду, мамина трехдневная кома и смерть, о которой бабушке сообщили из больницы по телефону. «Слезами горю не поможешь», – сказал я по заготовленному сценарию, когда бабушка предложила обняться и поплакать. Но я не плакал. Плакал я уже позже, на похоронах, поддавшись настроению толпы, незнакомых тетенек и жалеющих меня бабушек, людей, которых не знал и не понял, зачем они причитают из-за моей матери. При первом же известии я полчаса посидел на диване, потом тупо продолжил играть в бомбермэна. Мне пришлось навсегда расстаться с обоими моими друзьями и переехать из стотысячного Березовского в пятисоттысячник Кемерово к папе и папиной жене и двум ее детям (моя сестра пока свалилась на бабушку и дедушку), научиться мыть посуду и пол на кухне, принять и разделить со сводными братом и сестрой обязанности дежурного.

– Анекдот первый, – я загибаю палец. Декламирую про «дуло» и форточку, потом загибаю второй палец: уже не очень уверенно рассказываю про Мюллера и дятла. Только сейчас я задумался: а что значит этот анекдот? Я смеялся, когда кто-то другой его рассказывал, за компанию и не понимал смысл. Заканчиваю неуверенно. Где же взять еще восемь анекдотов для моего ипровизированного шоу? Загибаю третий палец и не могу вспомнить ничего.

Мои уши становятся теплыми и, я это понимаю по зуду, розовыми:

– Все.

Какой же я глупый, очень больно осознавать это.

– Что все? – спрашивает папа. Мне кажется, что он глумится над моим позором.