Чжан Юэжань - Кокон [litres]

– А я хочу много-много любви!

Мы как будто приносили клятву. Но почему нам вздумалось клясться в таком месте? Видимо, чувствовали в мертвецах что-то сверхъестественное и волшебное, хотя они были не в состоянии сохранить даже собственные тела, не то что наши клятвы.

Потом при мысли о тех посиделках на крыше мне всегда вспоминалась сказка про Волшебника из страны Оз. Мы были похожи на путников, которые отправились в долгое опасное путешествие в далекую страну, где каждый искал то, чего ему недоставало. Большой Бинь был Львом, жаждавшим храбрости, Цзыфэн – Железным Дровосеком, желавшим раздобыть себе сердце. Шаша была Соломенным Чучелом, мечтавшим о мозгах. Тебе же не хватало любви. А мне – я не знаю, чего мне не хватало. Наверное, признания. Я всегда чувствовал, что отличаюсь от остальных. И должен был это доказать.

Накануне переходной контрольной мы снова забрались на крышу у Башни мертвецов, и вдруг у стены объявилась Пэйсюань. Она удивилась не меньше нашего. Пытаясь разыскать тебя, Пэйсюань завернула даже на эту глухую тропинку, но никак не ожидала найти нас на крыше у Башни мертвецов. Она подошла и остановилась за несколько метров от стены.

– Идем готовиться к контрольной, – задрав голову, сказала она тебе. – Не собираюсь смотреть, как тебя оставляют на второй год.

Ты позвала ее к нам на крышу, мол, во дворе Башни есть много интересного. Мертвые головы с распахнутыми глазами, отрезанные руки и ноги, детские языки… Ты перечисляла, смакуя каждую деталь. Лицо у Пэйсюань скривилось.

– Ладно, хватит выпендриваться, – тихо сказала она.

– Иди к нам, сама увидишь! – Ты кричала, весело болтая ногами.

– Пошли домой!

– Смотрите, ей страшно! – сказала ты.

– Наша знаменная – трусиха, ха-ха-ха… – подхватил я.

Мы захохотали. Наш громкий смех окатил Пэйсюань, точно грязная вода из таза. Она стояла как вкопанная, все сильнее съеживаясь, а ее сияющие царственные доспехи стремительно обрастали ржавчиной. Я был доволен, как если бы разбил о стенку прекрасный фарфоровый сосуд или плюнул в прозрачную речную воду.

Она отвернулась и зашагала прочь.

– Эй! – крикнула ты вслед. – Трижды хороший ученик должен отличаться примерным поведением! Жаловаться бабушке не годится!

Ли Пэйсюань остановилась, обернулась:

– Ли Цзяци, тебя ждет кошмарная жизнь.

– Это тебя ждет кошмарная жизнь, – злобно ответила ты.

– Зачем мы так с ней… – тихо сказал Большой Бинь.

Ты огрызнулась:

– Что, влюбился?

– Не мели ерунды! – ответил Большой Бинь.

Когда вечером ты вернулась домой, все было как обычно. Пэйсюань и в самом деле ничего не сказала дедушке с бабушкой.

Но все хорошее быстро кончается, после контрольной в школе устроили родительское собрание. В конце классная руководительница попросила некоторых родителей остаться.

Одноклассники ждали взрослых во дворе, а потом вместе с ними уходили домой. Почти все уже разошлись, остались только Большой Бинь, Цзыфэн, ты и я. Шаша тоже ушла – учителя давно махнули на нее рукой.

Наконец последние взрослые вышли на улицу, впереди быстро шагала пожилая женщина, было видно, что она хочет поскорее отделаться от этой компании. Она посмотрела в нашу сторону, оглядела каждого по очереди, и ее глаза задержались на мне. Оказалось, я ее знаю. Это была та самая дама с пучком серебристых волос, что встретилась мне в церкви после переезда в Наньюань. Тогда она угостила меня конфетами и впервые показала, что такое доброта незнакомого человека. Я запомнил это на всю жизнь. Но сейчас она была совсем другой, ее холодный взгляд вонзился в меня, словно гарпун. Она окликнула тебя и увела домой.

Тем вечером у вас состоялся долгий разговор. Бабушка объясняла, что не против твоей дружбы с отстающими учениками, помогать им – хорошее дело. Но этот Чэн Гун – с ним больше дружить не следует. Ты спросила почему, но бабушка не ответила. Ты не отставала, и в конце концов она сказала: он растет в такой семье… Боюсь, у него нечистое сердце, он может тебе навредить.

На другой день ты пересказала мне все это.

– Она права, – я отпихнул тебя, – держись от меня подальше.

Ты шагнула ко мне, вздохнула:

– Скоро каникулы, они запрут меня дома.

Мы замолчали.

В последний учебный день я проводил тебя домой, и мы условились, что будем писать друг другу письма. В кустарнике с восточной стороны твоего дома лежала старая цементная труба, и мы решили оставлять письма в ней. В те каникулы я написал тьму писем. Лето выдалось дождливым, несколько раз я вытаскивал из трубы размокшие листы, и чернильные иероглифы расплывались в сплошное нечитаемое пятно. А мысли, которые ты хотела мне поверить, превращались в затейливый ребус.