Чжан Юэжань - Кокон [litres]

В темно-коричневой банке плавал миниатюрный ребенок, совсем крошечный, наверное, умер, не успев родиться. Он казался таким одиноким – скруглил спинку, словно в попытке обнять самого себя. Огромная голова, точеные пальчики на ручках и ножках.

– Младенец, – пробормотала ты.

– Эмбрион, – поправил я.

– А в чем разница?

– Эмбрион живет в воде, а младенец уже вылез из воды на сушу. Как головастик и лягушка.

Тебя очень заинтересовал мозг в соседней банке. Точнее сказать, не целый мозг, а одно его полушарие, оно казалось очень твердым и бледным, как консервированный гриб ежовик. Ты прижала банку к груди, поднесла к окну и стала внимательно ее разглядывать.

– Серьезные повреждения. – Ты нахмурила брови, словно судмедэксперт. Показала мне несколько трещин на поверхности мозга и черное отверстие толщиной с карандаш, будто проеденное червями.

Я не мог понять, зачем им вздумалось хранить кусок испорченного мозга.

– Потому что память того человека до сих пор внутри. – Ты вертела банку, постоянно меняя точку обзора. Потом обернулась ко мне и спросила: – Как думаешь, люди когда-нибудь смогут прочитать в этом мозгу, что за детство было у его хозяина?

– Наверное.

Помолчав, ты серьезно сказала:

– Если когда-нибудь смогут, я бы согласилась на вскрытие после смерти. Тогда мои воспоминания сохранятся. – И кивнула, словно дело это уже решенное.

Сохранить воспоминания. Не знаю, зачем тебе это понадобилось, но я смутно догадывался, что мысль эта вполне толковая. До нашего разговора она ни разу не приходила мне в голову. Ты снова забежала вперед, осознав это, я почувствовал себя пустым и брошенным. И холодно сказал:

– Почему ты считаешь, что люди из будущего захотят прочесть твои воспоминания? Какой от них толк?

– А даже если не захотят, пусть они просто хранятся в мозгу, – сказала ты. – А потом, в будущем, что после будущего, непременно найдется человек, который захочет их прочитать.

Я ничего не ответил, стоял чуть в стороне, надув губы.

Облака за окном расступились, показалось солнце, и сквозь толстое коричневое стекло его лучи ударили прямо в бледный мозг. Еще немного – и он сделался бы прозрачным. Я сощурился и почти увидел, как под толстой мутной оболочкой что-то дышит, мерно вздымаясь и опускаясь.

Оказавшись на солнце, запертые в мозгу воспоминания причмокнули, перевернулись на другой бок и снова погрузились в сон.

Когда мы в следующий раз пришли к Башне, на двери снова висел замок. Пришлось играть во дворе. Например, в жмурки. Разумеется, только ты могла придумать такую безумную затею. Водящему мы завязывали глаза пионерским галстуком, и он должен был на ощупь искать остальных игроков. Прячась от “слепого”, мы садились на корточки, иногда даже припадали к земле, и вместо нас он мог нащупать чью-то отрубленную руку или половину трупа. Честно говоря, меня пробирал ужас от одной мысли, что я прикоснусь к коже мертвеца, к счастью, я был удачлив и всегда выигрывал жребий, мне ни разу не выпало водить. Скоро эту игру пришлось свернуть, потому что Шаша едва не бухнулась в бассейн с формалином.

И без того небольшой дворик Башни был завален препятствиями и не годился для игр, поэтому нам больше нравилось сидеть на крыше у стены и смотреть вдаль. Потом, приходя к Башне мертвецов, мы так и делали: забирались на крышу барака и любовались открывшимся видом. Большой Бинь, Цзыфэн, Шаша, ты и я – мы сидели рядком на карнизе, болтали ногами. Деревьев вокруг не было, только худощавая Башня нависала над нами, словно огромный буддийский монах в сером халате. И казалось, что мир разом постарел на много лет.

Закат раскаленным утюгом докрасна разогрел западный край неба. Сумерки опустились и укутали нас собой. Шаша снова проголодалась, открыла пакетик с сушеной лапшой и принялась жевать. Мы слушали хруст лапши на ее зубах, наблюдали, как завитки сыплются с крыши за стену.

– Они больше никогда не смогут поесть, – сказала ты, глядя на трупы.

– Думай о хорошем, – ответил Большой Бинь. – Они больше никогда не почувствуют голода.

Наверное, забравшись повыше, всегда хочется поговорить о будущем. Помню, как мы сидели на крыше у стены и речь сама собой зашла о планах на жизнь. Большой Бинь хотел стать полицейским, носить с собой пистолет. Цзыфэн собирался стать писателем, чтобы проникнуть во внутренний мир людей. Шаша мечтала о науке, а я сказал, что хочу чем-то выделиться, стать человеком, которого все уважают. Ты же раскинула руки и крикнула: