Чжан Юэжань - Кокон [litres]

С тех пор я стал каждый день приходить к ней в триста семнадцатую палату. Прогуливал два последних урока по самоподготовке, приносил домашнюю работу в палату и занимался там. Переделав все дела, женщина ненадолго задерживалась в палате, стояла у окна и смотрела на улицу. Я очень ценил эти минуты, тихонько подходил к ней и вставал рядом. На самом деле мне ужасно хотелось с ней поговорить, но я был рад и молчанию. Иногда она доставала яблоко и принималась его чистить: большой палец ложился на спинку ножичка, толкая его, ровная прозрачная лента кожуры кольцами опадала с яблока и никогда не рвалась. Женщина пристально смотрела на свои руки, ей явно нравилось это занятие. Потом разрезала яблоко, протягивала половинку мне. И каждый раз спрашивала: сладкое? Как будто сама не знала, что у него за вкус. Сладкое, отвечал я. С тех пор я полюбил яблоки.

Провожая ее однажды вечером до остановки, я не выдержал и спросил: где вы живете? Она ответила: далеко. Я сказал: дома вас, наверное, ждут на ужин. Она покачала головой. Я хотел еще что-нибудь спросить, но подошел автобус. В тот день на ней было драповое пальто в красно-зеленую клетку, очень красивое, но у меня все равно защемило сердце, такой сиротливой она выглядела в толпе.

В начале весны дедушка заболел, мы не знали, что с ним, у него постоянно держалась высокая температура, которую не удавалось сбить никакими лекарствами. Он впал в забытье и бился в судорогах, лицо стало фиолетовым, а изо рта шла пена. Женщина сказала: я останусь с ним на ночь, главное – миновать кризис, и он пойдет на поправку. Домашним ничего не говори. Я ответил: хорошо. Я и не собирался рассказывать бабушке с тетей. Не хотел, чтобы они пришли в палату. К тому же они могли потребовать у директора больницы, чтобы дедушку перевели в новый корпус. Там медсестер было много, и этой женщине не дали бы ничего сделать. Почему-то я очень ей доверял, был уверен, что она спасет дедушку. Хотя она просто делала ему компрессы со льдом да обтирала смоченными в спирте ватными шариками. Вечером температура быстро поднималась, и каждые полчаса ей приходилось обтирать дедушку с головы до ног, несколько ночей она провела без сна. Я тоже оставался в палате допоздна, пропускал все уроки во вторую смену, носил горячую воду, бегал за едой, а проходя мимо фруктовой лавки, всегда покупал для нее яблоко. Через неделю жар отступил, и дедушка каким-то чудом выздоровел. Но теперь она сама заболела и два дня не появлялась в палате. Два бесконечных вечера я ходил по палате из угла в угол, оказалось, я даже ее телефона не знаю. А если она больше не придет, где я буду искать? Когда на третий день она появилась в дверях палаты, в глазах у меня засвербело, я едва не бросился ее обнимать. Но вместо этого только пожал ей руку. Высвободив свою ледяную ладонь, она сказала: скорее неси горячую воду, иначе снова придется стоять в длиннющей очереди.

В конце марта медуниверситет сделал важное и радостное объявление: твой дедушка удостоился почетного звания академика медицинских наук. Газетный стенд в кампусе был увешан поздравлениями. На фотографии твой дедушка сурово сжимал губы, твердый взгляд был устремлен вперед. Я налепил ему на лоб жвачку. Университет устраивал торжественную церемонию в его честь. Уроки во вторую смену отменили, школьников повели смотреть церемонию. Там был весь класс, кроме меня. А я отправился прямиком в триста семнадцатую палату и стал ждать ее. Она пришла и первым делом сказала: сегодня в больнице так тихо, я хотела попросить новую резиновую трубку, а дверь в сестринскую закрыта. Я объяснил, что все ушли в университетский зал собраний. Она спросила, что там за торжество. Один профессор… Я не хотел называть его имя. Один профессор стал академиком, и университет устроил церемонию в его честь. Вот как, сказала она, подтыкая дедушке одеяло. Повозилась еще немного с одеялом, потом прервалась и спросила: а как зовут этого профессора? Ли Цзишэн, ответил я. Она застыла. Помолчав, сказала: академик, это замечательно.

В тот день она больше не проронила ни слова, занималась привычными делами, но не так сосредоточенно, как обычно. Я принес горячей воды, к тому времени она уже покормила дедушку через трубку, но забыла вытащить трубку из носа. И задумчиво смотрела на дедушку, как будто не помнила, что делать дальше. Кипятка в тазик налила слишком много, я предупредил, но она не послушала, сунула руку и обожглась. Я хотел помочь – не позволила.

Переделав все дела, женщина подошла к окну и устало привалилась к подоконнику. Но не зажгла сигарету, как обычно, вместо этого пристально вгляделась в какую-то далекую точку за окном. Я спросил, на что она смотрит. Она сказала: наверное, церемония уже закончилась? Люди так и валят на улицу. Я посмотрел в сторону кампуса, но зал собраний было не разглядеть, вдали виднелись только серые жилые дома, слипшиеся из-за сумерек в сплошное пятно. Темнело, обычно в это время она уже стояла на остановке и ждала автобус. Ее взгляд не отрывался от окна, плечи подрагивали. Я даже подумал, что она сейчас заплачет.