Николай Шмелев - Ночные голоса

И здесь, в Ливадии, охрана, вспомнили, тоже уже пару раз отгоняла ее в море подальше от хрущевской лодки (Никита Сергеевич любил иногда посидеть на веслах сам). Но значения этому тогда не придали: когда Хрущев выгребал достаточно далеко от берега, десятки купавшихся всегда пытались подплыть к его лодке поближе, покричать, помахать ему из воды…

И вот, надо же проворонили! Оказывается, она еще с ночи пробралась сквозь все заборы и охранные посты, притаилась где-то там в кустах на скале и дождалась-таки своего часа.

А чего тетка добивалась, из-за чего, собственно, поднялся весь этот сыр-бор? О, это возможно, наверное, только у нас, в России… Недаром же, как утверждают, мы народ-богоносец и все, как один, сплошь искатели всеконечной правды.

Жили тихо-мирно в Архангельске на коммунальной кухне три соседки. И было у них три керогаза, у каждой свой. Но, по несчастью, один керогаз как-то взорвался и убил одну из соседок. Следствие установило: несчастный случай, виноватых нет. А тетка эта решила: нет, не так, то была диверсия, и устроила ту диверсию никто другой, как та дрянь — вторая соседка. Которую Никита Сергеевич и должен за такие подлые дела засудить! Для того и в Кремль под свиными тушами прорывалась, и дачу хрущевскую в Ливадии приступом брала…

Кажется, ее потом-таки отправили в больницу. А вот надолго или нет — не знаю, не скажу.

А вы говорите, дорогие сограждане: КГБ-МВД, ФСБ, СВР, ФПС, ФСО, ФАПСИ, ПВО, ВДВ… Всего и делов-то, если надо — только задницу свою не пожалеть! И никакие Альпы тогда не страшны.

Мнения людей у нас в России о Н. С. Хрущеве до сих пор еще самые различные: кто боготворит его, кто ненавидит, а кто и просто ухмыляется при одном упоминании его имени — дескать, был когда-то такой вздорный, бестолковый человек у нас во главе страны, много чего начудил, до сих пор никак не расхлебаем, что он тогда наворотил.

А я, по обстоятельствам своей жизни имевший возможность довольно долго наблюдать его вблизи, лицом к лицу, утверждаю: все забудется! Все чудеса и выверты его забудутся: и кукуруза, и ботинок по столу в ООН, и безобразный скандал в Манеже, и даже Карибский кризис — все! А останется лишь одно: то, что он на веки вечные проклял И. Сталина и распустил лагеря. И будущие наши Н. М. Карамзин, или С. М. Соловьев, или В. О. Ключевский, уверен, будут писать о нем преимущественно лишь как о человеке, с которого начался весь этот медленный, мучительный, дергающийся, спотыкающийся, но тем не менее необратимый процесс превращения России из всемирного пугала в более или менее нормальную страну.

Конечно, это был не граф С. Ю. Витте и не П. А. Столыпин. Грамоты было маловато у человека да и манеры были, прямо скажем, куда как далеки от тех, что приняты в просвещенном, так сказать, обществе. Ему бы в иные времена пароходством владеть, «Кавказ и Меркурий», суда гонять вверх-вниз по Волге, мельницы строить, на Нижегородской ярмарке мукой торговать, на церкви и монастыри жертвовать, в Париже аквариумы в ресторанах крушить… Нет, угораздило ж его вознестись вона аж куда — на всероссийский трон!

И все-таки… И все-таки оглянитесь, граждане, назад: а кто был у нас до него в послеоктябрьские времена? Кто был лучше его? Печально, но, как на подбор, все — либо уголовники, либо недоучки: профессиональные налетчики, мошенники, безусые мальчишки-гимназисты, студенты, отовсюду выгнанные за неуспеваемость, вахмистры-сверхсрочники, сбежавшие из деревни ветеринарные фельдшера…

Откуда и ему-то быть другим? Кроме двух-трех классов церковно-приходской школы у него за спиной и не было ничего. Да и других-то, надо сказать, и не принимали тогда в этот круг. Это уже потом, следующей волной, пошли все-таки какие никакие, а дипломированные инженеры, агрономы, школьные учителя.

И Н. С. Хрущев был тоже истинное дитя своего времени: умен, талантлив, хитер, энергичен, невежествен, азартен, властолюбив, изворотлив, в средствах неразборчив, когда надо — жесток и беспощаден, когда можно — мягкосердечен и добр… Ну, и конечно — «ндраву моему не перечь!» Русский был человек, что там говорить. А как русский человек? Сегодня зарежет, а завтра — и столь же искренне — свечу пудовую поставит перед иконой Спасителя, лоб в молитве расшибет, и каяться будет, и слезы горькие лить. А на утро — опять за свое…

Думаю, наши историки и аналитики, при всех их многоречивых рассуждениях о роли личности в истории, все же, как это ни странно, недооценивают значение одного простого, хотя возможно, и никак не научного фактора: а с какой ноги сегодня утром встал тот или иной человек, имеющий влияние на ход событий, или что он, лично он, этот человек, любит, а чего терпеть не может, причем порой даже не отдавая себе отчета — почему. И вот выстраиваются потом хитроумнейшие аналитические конструкции, исследуются всякие там глобальные причины и мотивы, отыскиваются некие тайные пружины и сверхзасекреченные комбинации… А дело-то объясняется очень даже просто: да не люблю я тебя! Не люблю. Вот не люблю — и все!