Наталья Литтера - Пять лепестков на счастье [litres]

Петр Гордеевич умел ждать. Три года прошло с тех пор, как он дал Рысакову денег в долг. Дождался Чигирев и того, что Рысаков больше не мог оплачивать поставки мыла. Тут беды не было, воздвиженский делец давно наладил другие пути продажи.

И вот наконец приехал в Москву получить свое.

– Что, Алексей Григорьевич, время вышло, долг не погашен, с лавками решать что-то надо. – Петр Гордеевич сидел на стуле, положив ногу на ногу и сцепив на колене руки.

Он пристально глядел на Рысакова.

Тот беспокойно ходил по маленькой грязной комнате. Сказать по правде, отловить Рысакова оказалось непросто, он скрывался от заимодавцев, был в долгах и в бегах, но Петр Гордеевич не поскупился – нанял частным порядком сыщиков, и вот нежданно нагрянул в домишко, что в Проточном переулке. Место это имело недобрую славу, но раз Рысаков не побоялся здесь приютиться, то Чигирев тем более не задрожит. Сыщики остались ждать с той стороны двери.

Петр Гордеевич не ошибся в своих расчетах. Если человек начал играть – остановить его очень трудно. А если он при этом еще и жить на широкую ногу привык – с ресторанами да цыганскими песнями – пиши пропало.

– И мыло я тебе, как условились, поставлял, и торговля, знаю, шла бойко. Хорошее у меня мыло-то, Алексей Григорьевич?

– Хорошее, – пробормотал Рысаков. – Мыло-то хорошее, да видишь в чем дело, ввязался я в одну авантюру, пообещали доход большой, но обманули, и я прогорел.

Рысаков начал врать, и по мере того, как говорил, входил в азарт.

– Ведь со всяким бывает, Петр Гордеевич. Неужто у тебя не бывало неудачных дел?

– Как не бывало, бывали, конечно. И обманывали меня, и в убыток приходил.

– Ну вот! Помоги, Петр Гордеевич, повремени с долгом. Я лишь только дела улажу, сразу все отдам. Видишь, в каком бедственном положении живу, жена к тетке уехала. Не могу, говорит, такого позора снести. Ведь на иждивении, почитай, у тетки-то живет. А мне каково это знать?

– Ну, Прасковья Поликарповна – это не моя забота, как и выправление торгового дела. Я же со своим долгом никак годить не могу, – Петр Гордеевич расцепил руки и слегка огладил затылок, – потому как не верю тебе.

– Не веришь? – Рысаков остановился посреди комнаты с неубранной кроватью и остатками еды на грубо сколоченном столе, повел взглядом, мол, смотри. – Как это не веришь? Не ты ли отыскал меня тут, Петр Гордеевич?

– Я, Алексей Григорьевич, я. И в бедственность твою верю, а не верю в выправку дел. Ведь пил ты, да гулял, да играл, да проматывал состояние, а торговля хорошо шла. Только деньги счет любят, а ты их без счета на ветер пускал, вот и оказался… – Петр Гордеевич также повел глазами, показывая, где оказался Рысаков.

– Значит, годить не будешь?

– Не буду. И лавки согласно договору отходят ко мне.

Рысаков засмеялся, сначала тихонько, а потом все громче и громче.

– Ай да Петр Гордеевич, ай да молодец. А как потчевал меня три года назад, помнишь?

– Помню.

– А как по театрам катал, помнишь?

– Помню.

– И в гости возил-показывал.

– И это было, – согласился он. – Да ведь тогда ты был уважаемый человек, а сейчас…

Сейчас перед Чигиревым стоял опустившийся пьяница в грязной одежде, худой, с покрасневшими от недосыпания и возлияний глазами. Он стоял посреди комнаты и тер свои нервные руки. Ничего общего с тем щеголем, который три года назад приезжал гостить в Воздвиженск.

– Отбираешь у меня лавки?

– Отбираю.

– А как же товар? На товар уговора не было.

– Нет у тебя там никакого товара, Алексей Григорьевич. Лавки уже закрытые стоят, и приказчики все разбежались, наворовали себе да прочь пустились.

– Обставил меня, значит? – Рысаков снова заходил по комнате. – Думаешь, обставил, да?

Петр Гордеевич молчал, сидел неподвижно.

– Думаешь, все у меня взял, да? – выкрикивал Рысаков. – А как бы не так! Ты у меня, а я у тебя.

И снова захохотал.

– Тут еще неизвестно, кто кого обставил-то! Думаешь, лавки забрал и все? Нет, Петр Гордеевич, так не бывает. Ты меня на муку толкаешь, так и я тебе муку подарю. И твоя, может, побольше моей будет.

Внимательные глаза Чигирева следили за перемещениями разорившегося купца. Тот подошел к столу, глянул на недоеденный с вечера ужин, взял пустой стакан, понюхал его и поставил обратно.

– Слышал я, что у тебя две дочери. Одна законная, а другая побочная.

– Люди много чего языком мелют, – прозвучал уклончивый ответ.

Рысаков ухмыльнулся.

– Как ты жену свою, помню, обхаживал тогда. Кто бы только подумать мог, что при этом имел на стороне актёрку.