Джон Чивер - Исполинское радио

Она поднялась, подошла к туалетному столику и встала перед Лорой. Большие глаза ее были полны слез, она охрипла и говорила неестественно громко.

— Я никогда не увижу Бермудских островов,— сказала она. — Я даже во Флориде не побываю никогда. Я никогда не вылезу из этого проклятого ломбарда, никогда, никогда, никогда! У меня никогда не будет настоящего дома, я это уже знаю наверное, и вся моя никудышная дрань и рвань так и останутся при мне до конца. До конца моей жизни, до самого своего конца я буду носить рваное белье, драные ночные рубашки и туфли, от которых болят ноги. До конца жизни никто не подойдет ко мне и не скажет: «Какое у вас хорошенькое платье!», потому что у меня уже никогда не будет такого платья. До конца моей жизни каждый шофер такси, каждый швейцар и метрдотель в этом городе с первого же взгляда будут угадывать, что в этой моей черной сумке из искусственной замши, которую я вот уже десять лет таскаю всюду и чищу, чищу каждый день, не лежит и пяти долларов. Почему счастье досталось вам? Чем вы это объясните? Что в вас такого замечательного? Почему именно вам привалила такая удача?

Элис прикоснулась пальцами к обнаженной руке Лоры. Ее платье издавало запах бензина.

— Заразите меня своим счастьем! Ради денег я готова на все — на все, что угодно... Я не остановилась бы и перед убийством... Ей-богу!

Кто-то постучал в дверь. Еще одна гостья — на этот раз незнакомая — искала уборную. Элис впустила ее, а сама вышла. Лора закурила сигарету и выждала минут десять, прежде чем выйти в общую комнату. Холиншеды уже ушли. Лора пододвинула себе виски со льдом, уселась и начала разговаривать с остальными гостями, но мысли ее разбредались, и она замолчала.

Когда-то, когда они только начинали, эта охота, эта погоня за деньгами казалась ей занятием естественным и приятным, и она ничего в нем не видела предосудительного. Теперь оно ей представлялось опасным плаванием на пиратском судне. Еще в начале вечера она подумала о тех, о выбывших из строя. Сейчас они снова припомнились ей. Большая часть погибла, не выдержав бремени неудачи и невзгод. И вот, сидя в этой нарядной и уютной комнате и слушая непринужденную болтовню, Лора представила себе вдруг, что все эти люди — и она с ними — участники чудовищных скачек, в которых проигравший расплачивается страшной ценой. Она почувствовала, что ее знобит, вынула льдинку из своего бокала и переложила ее в цветочную вазу, но виски все равно не согревало ее. Она сказала Ральфу, что хочет домой.

Наступил роковой вторник. Они пообедали. Лора принялась мыть посуду, а Ральф вытирать. Затем он сел читать газету, а она взялась за шитье. Ровно в четверть девятого из спальни раздался телефонный звонок. Ральф спокойно подошел к телефону и снял трубку. Знакомый предлагал два билета в театр, на спектакль, который должен был вот-вот сойти со сцены. Потом телефон долгое время молчал, и в половине десятого Ральф сказал, что вызовет Калифорнию сам. Его соединили сейчас же, и свежий женский голос сказал в трубку:

— А, мистер Уитмор! Мы как раз пытались связаться с вами, но у вас была занята линия.

— Можно поговорить с мистером Хэдамом?

— К сожалению, нельзя, мистер Уитмор. Я — секретарь мистера Хэдама. Что он собирался звонить вам, я узнала из его записной книжки. Миссис Хэдам просила меня выполнить все поручения мистера Хэдама, какие можно, и я прошлась по записям мистера Хэдама. У мистера Хэдама в воскресенье сделался удар. На выздоровление мало надежд. Он, должно быть, что-то вам обещал, но боюсь, что он уже не будет в состоянии сдержать свое слово.

— Примите мои сожаления!—сказал Ральф и повесил трубку.

Лора вошла в спальню во время разговора.

— Милый! —сказала она.

Она положила свою рабочую корзинку на комод и подошла к стенному шкафу. Затем вернулась, чтобы достать что-то из корзинки, и переложила ее на туалетный столик. Затем сняла туфли, надела их на колодки, сняла через голову платье и аккуратно повесила его на плечики. Затем подошла к комоду, поискала на нем свою корзинку с шитьем, вспомнила, что оставила ее на туалетном столике, и отнесла ее в стенной шкаф на полку. Затем взяла гребенку со щеткой, прошла с ними в ванную и открыла кран.

Ральф как бы оцепенел. Он не знал, сколько он так просидел подле телефона. Он услышал, как Лора вышла из ванной, и повернулся, когда она заговорила.

— Мне ужасно жаль старика Хэдама, — сказала она. — Неужели ничем нельзя помочь?

Она уселась в ночной сорочке перед туалетным столиком, словно перед ткацким станком, и ловкими, уверенными движениями стала поднимать со столика и класть на него всевозможные заколочки, склянки, гребенки и щеточки, и то, что она проделывала за своим туалетным столиком, казалось лишь частью какого-то одного бесконечного производственного процесса.