Джон Чивер - Исполинское радио

— То, что ваш дядюшка спас мне жизнь, тут ни при чем, — сказал он без обиняков.—Конечно, я очень благодарен ему, еще бы! Но мое предложение ничего общего не имеет с вашим дядюшкой, так что не думайте. Вы не представляете себе, как трудно богатому старику набрести на свежего человека. Все мои старые друзья перемерли — кроме Джорджа. Я окружен кордоном из помощников и родных, и через него чертовски трудно прорваться, так что, если б Джордж не называл мне время от времени чье-нибудь имя, я бы вообще не видел новых лиц. В прошлом году я попал в автомобильную катастрофу. Виноват был я. Я безобразно вожу машину. Ну вот, я помял чужую машину, вылез и подошел к этому малому, у которого я помял машину. Назвал себя. Пока мы ждали аварийную команду, прошло минут двадцать, мы разговорились. А теперь он работает у меня, он едва ли не самый близкий из моих друзей. А если бы я не налетел на него, я бы ни за что с ним не повстречался. Только так старикам и удается знакомиться с людьми — через автомобильную катастрофу, пожар или еще что-нибудь в этом роде.

Он выпрямился в кресле и пригубил свое виски. Комнаты мистера Хэдама находились высоко, и уличный шум туда не проникал. Мистер Хэдам дышал громко и ровно, и в паузах между разговором казалось, что в комнате кто-то спит.

— Но я не хочу торопить вас, — продолжал он. — Завтра утром я отправляюсь к себе в Калифорнию. Вы взвесьте все хорошенько, а я вам позвоню.

Он вынул записную книжку и записал фамилию Ральфа и номер его телефона.

— Я вам позвоню вечером во вторник, двадцать седьмого, часов в девять по вашему времени. Джордж говорит, что у вас милая жена, но сейчас мне некогда. Там на побережье, и познакомимся.

Мистер Хэдам затем поговорил о бейсболе и опять вернулся к дяде Джорджу.

— Он спас мне жизнь. Проклятая лодка перевернулась подо мной и пошла ко дну. Я и сейчас чувствую, как она уходит у меня из-под ног, словно это было вчера. Плавать я не умел. Да и сейчас не умею. Ну что ж, до свидания.

Они пожали друг другу руки, и, как только дверь за Ральфом закрылась, из-за нее раздался кашель — скверный, протяжный стариковский кашель. В нем были и горькая жалоба и озлобленность, и все время, что Ральф ожидал лифта в коридоре, кашель этот беспощадно хлестал его по нервам.

Ральф шел домой и думал: вот оно, долгожданное счастье! Может быть, в самом деле эта нелепая цепь случайностей, начавшаяся с того, что его дядюшка вытащил приятеля из озера Эри, может быть, она-то и несет им спасение? Такие вещи случаются сплошь да рядом. Разумеется, предложение мистера Хэдама было всего-навсего капризом старика, который с возрастом почему-то все острее ощущал благодарность к человеку, спасшему его некогда от смерти. Ральф рассказал Лоре, как держался мистер Хэдам и что он говорил, и, когда Лора, выслушав его, сказала, что, кажется, на этот раз они и в самом деле набрели на золотую жилу, он почти не удивился. Вообще они оба сохраняли редкое спокойствие перед лицом ожидающей их огромной перемены в жизни. Разговоров о том, чтобы отпраздновать это событие, не было и в помине, и как ни в чем не бывало они принялись мыть посуду. Он разыскал на карте место, где находилась новая фабрика мистера Хэдама, и испанское наименование города на берегу Тихого океана к северу от Сан-Франциско сделалось для них синонимом спокойной, обеспеченной жизни.

(отсутствует страница)

чем подойти к Элис. Вечер уже приближался к концу. Лора выходила из уборной, которая открывалась прямо в спальню, и там, на краю постели, сидела Элис и, как показалось Лоре, ее поджидала.

Лора уселась перед туалетным столиком, чтобы поправить прическу, и стала разглядывать свою старую подругу в зеркало.

— Говорят, вы в Калифорнию едете, — сказала Элис.

— Это еще не решено. Завтра будет окончательно известно.

— Это правда, будто дядюшка Ральфа спас ему жизнь?

— Правда.

— Какие вы все-таки счастливые!

— Может быть...

— Ну, конечно же, счастливые!

Элис поднялась, подошла к двери, закрыла ее и снова уселась на постели. Лора смотрела на ее отражение в зеркале: Элис сидела, опустив голову. Она стала немного сутулиться. В движениях ее чувствовалась нервозность.

— Счастливые, — повторила она. — Вы даже не знаете, какие вы счастливые! Дайте я вам расскажу о моем куске мыла. У меня есть, то-есть был, кусок мыла. Пятнадцать лет назад мне подарили его на свадьбу. Кто подарил — не помню. Прислуга или учительница музыки... Не помню! Это было хорошее мыло, хорошее английское мыло, мое любимое, и я решила приберечь его и «обновить» в тот день, когда Гарри улыбнется удача и он повезет меня на Бермудские острова. Я думала, что начну мыться этим мылом, когда он получит место в Баунд-Бруке, на которое он тогда рассчитывал. Потом я думала, что можно будет пустить его в ход, когда мы переедем в Бостон, потом решила — в Вашингтоне, потом — он совсем было получил одно место, и я подумала: вот оно, вот когда я наконец возьму сына из этой гнусной школы, оплачу все счета и распрощаюсь с дешевыми номерами! Целых пятнадцать лет я думала о том дне, когда обновлю мыло. А на прошлой неделе я что-то искала в ящике письменного стола и наткнулась на мыло. Оно высохло и потрескалось. Я его выкинула. Я поняла, что день, когда можно будет этим мылом мыться, никогда не наступит. Вы понимаете, что это значит? Вы представляете себе, каково пятнадцать лет кряду ютиться в этих ужасных, невозможных номерах, жить все время обещаниями, займами и кредитом, ни одного дня из этих пятнадцати лет не быть свободными от долгов и вечно уверять себя, будто именно в этом году, этой зимой, с этой работой, после этой встречи начнется другое. Прожить так пятнадцать лет и наконец понять, что так и будет всю жизнь, что ничего уже не изменится. Вы представляете себе, что это такое?