Джон Чивер - Исполинское радио

Франц Денцель, немолодой немец, с желчным, а может быть, просто изможденным лицом, принял Джека с той витиеватой любезностью, от которой гость неминуемо чувствует, что пришел некстати — то ли раньше времени, то ли опоздал. Франц поднялся с кресла и голосом, не допускающим возражений, приказал Джеку сесть, а сам примостился на батарее. Кроме хозяина, в комнате находилось еще человек пять — все они были немцы и все пили кофе. Впрочем, где-то в углу приютились муж с женой, американцы. Видно было, что им не по себе. Джоун подала новым гостям кофе со взбитыми сливками.

— Эти чашечки когда-то принадлежали матери Франца, — сказала она. — Правда, прелесть? Это — единственное, что он взял с собой, когда удирал от фашистов.

Франц обратился к Джеку и сказал:

— Может быть, вы будете так любезны и изложите нам свое мнение об американской системе образования? Мы как раз ее обсуждаем.

Джек не успел раскрыть рот, как один из гостей, немец, начал яростно нападать на американскую систему образования. Остальные немцы присоединились к нему и принялись описывать все то вульгарное, что поразило их в Америке, и противопоставлять немецкую культуру американской. Где вы найдете в Америке, — с жаром вопрошали они, — что-нибудь подобное немецким вагон-ресторанам, Шварцвальду, Мюнхенской картинной галерее, исполнению Вагнера в Байрейте? Франц и его друзья перешли на немецкий язык. Ни Джек, ни его жена по-немецки не говорили, а американская пара, после того как поздоровалась с ними, упорно молчала. Джоун весело порхала по комнате, подливая гостям кофе, и казалось, что музыка чуждого наречия исполняет ее сердце радостью.

Джек выпил пять чашек кофе. Он чувствовал себя отчаянно неловко. Пока немцы хохотали над своими немецкими остротами, Джоун вышла на кухню, и Джек надеялся, что она вернется с какими-нибудь напитками, но вместо этого она внесла поднос, на котором было мороженое и блюдо с ягодами шелковицы.

— Мило, вы не находите? — спросил Франц, переходя на английский язык.

Джоун собрала кофейные чашки и направилась с ними на кухню, но Франц остановил ее у дверей.

— А у этой уже отбит краешек, да?

— Что ты, милый! — ответила Джоун. — Я не позволяю прислуге касаться их. Я всегда их мою сама.

— А это что? — спросил он, показывая пальцем на одну из чашек.

— Так это же та самая чашка, мой милый, с отбитым краем. Так было, когда ты распаковал сервиз— ты еще сам обратил на нее внимание, помнишь?

— Я привез все чашки в эту страну совершенно целыми, — сказал он.

Джоун прошла на кухню, Франц пошел за ней следом. Джек пытался поддержать разговор с немцами. Из кухни раздался звук пощечины и короткий вскрик. Франц вернулся к гостям и с жадностью накинулся на ягоды. Вскоре вернулась и Джоун, держа в руках блюдечко с мороженым. Голос ее был певуч по-прежнему, а слезы, если она и плакала, высохли мгновенно, как у ребенка. Джек с женой убежали после мороженого. Жена Джека была в бешенстве от загубленного вечера, а Джек считал, что уже больше никогда не встретится с Джоун.

В самом начале осени жена Джека забеременела и с упоением предалась капризам будущей матери — нежилась в постели по утрам, набрасывалась на консервированные персики среди ночи и произносила длинные монологи о своих почечных лоханках. Она хотела видеться только с теми из знакомых, кто, подобно им, ожидал ребенка, и, когда к ним приходили гости, на стол ставились только безалкогольные напитки.

В мае у них родился сын. Джек чувствовал себя счастливым и гордым. Первый его выход в свет с женой был на свадьбу. Новобрачная оказалась знакомой Джека по Огайо.

Венчанье состоялось в церкви святого Иакова, а после был большой банкет в Речном клубе. Музыканты в оркестре были наряжены венграми, к столу подавали виски и шампанское. Уже под вечер, когда Джек вышел в тускло освещенный коридор, он вдруг услышал голос Джоун.

— Ну, милый, ну не надо, — говорила она. — Ты сломаешь мне руку — перестань же, пожалуйста!

Какой-то человек прижал ее к стене и выворачивал ей руку. Увидев Джека, он отпустил ее. Все трое смутились. Джоун пыталась улыбнуться Джеку сквозь слезы. Он поздоровался с ней, не останавливаясь. Когда он шел обратно, в коридоре уже никого не было.

Года через два жена Джека взяла с собой сына, села в самолет и полетела с ним в Неваду — получить развод. Оставив ей квартиру и всю обстановку, Джек переехал в гостиницу возле Центрального вокзала. Сообщение о его разводе попало в газету. Через несколько дней у Джека в конторе раздался телефонный звонок, и он услышал голос Джоун.