Мелани Бенджамин - Госпожа отеля «Ритц» [litres]

Но все это было до того, как она начала спасать людей.

– Может быть, теперь ты будешь часто видеть меня в «Ритце». Я тоже буду там жить, – сказала Лили в тот последний день, и Бланш подумала, что спасла ее тоже. Но Клоду это не понравилось бы… О чем бы ни думала Бланш, ее мысли всегда возвращались к Клоду.

К этому мужчине. К ее мужчине. Который рычал, как лев, в лицо Джали. Который заставил Бланш поверить, что она – приз, за который стоит бороться. Который помог ей так быстро и легко – кого не очарует жизнь в «Ритце»? – забыть прошлое.

Который причинял ей боль. Впрочем, сейчас она даже не помнит, почему так злилась на него. В конце концов, что такое секс? Ничто по сравнению с любовью. А он действительно любит ее. После той последней ночи, проведенной вместе с мужем, она уверена в этом.

Когда он смотрит на нее, на лице Клода иногда мелькает испуганное выражение. Потом он становится строгим, как будто смущен своими чувствами, как будто ничто в его чопорной, правильной жизни не подготовило его к встрече с Бланш.

Точно так же ничто не подготовило ее к встрече с ним. Только теперь, когда война разделила, рассорила, а потом снова соединила их, Бланш по-настоящему узнала мужа. Умного и страстного (его бурный темперамент обычно проявлялся, когда Бланш ждала этого меньше всего). С обостренным чувством долга. Любящего свою страну. Отважного. Ведь все эти годы он успокаивал, ублажал, отвлекал нацистов – и прямо у них под носом делал все, чтобы подорвать их власть.

Не вина Клода, что Бланш так легко оправдывала его худшие ожидания, когда в ее жизни не было смысла и цели. И не вина Бланш, что Клоду было так легко оправдать ее ожидания, притвориться «типичным» французом-шовинистом. Ведь на самом деле они понятия не имели, что делать после такого потрясающего начала. И в итоге стали рисовать друг друга широкими мазками, ориентироваться на типажи; они позволили «Ритцу» соблазнить и отвлечь себя. Они стали забывать, как важно полагаться друг на друга, доверять, любить…

Лежа в своей камере, одинокая и испуганная, Бланш точно знает одно.

Если ей позволят жить, она больше никогда не покинет Клода.

Июль 1944 года

Мария-Луиза Ритц, трогательно веря, что может облегчить горе Клода, каждый вечер приглашает его к себе в номер. Ей не хочется, чтобы он оставался один. Клод приходит, вежливый до крайности даже сейчас, и они пьют чай. Хотя она предусмотрительно предлагает ему кое-что покрепче.

И рассказывает истории.

Истории о былых временах. Настоящее слишком ужасно, чтобы думать о нем, поэтому она все чаще находит прибежище в прошлом. Она рассказывает о Марселе Прусте и его квартире с пробковой обивкой. Рассказывает, как перед смертью писатель просил, чтобы его отвезли в «Ритц»; как, понимая, что больше не сможет попасть в отель, заказал себе пиво из бара. Оно уже было в пути – ведь «Ритц» заботится о своих клиентах, – когда Пруст умер.

Рассказывает о своем муже, великом Сезаре Ритце, которого (она уверена в этом!) погубило переутомление. Иногда Мария-Луиза Ритц рассказывает забавные истории о младшем сыне, которого потеряла. Она вспоминает его только ребенком, ни слова не говоря о беспокойном молодом человеке, который, по словам Фрэнка Мейера, покончил с собой.

Рассказывает о себе самой – молодой невесте, не привыкшей к роскоши и великолепию, но уже тогда разглядевшей грандиозные очертания «Ритца» в лихорадочно горящих глазах Сезара. Рассказывает, как создавался отель, как они с мужем вместе искали финансирование (она до сих пор не может произнести фамилию Ротшильд, не морщась от отвращения), с каким удовольствием объехали весь мир в поисках диковинных предметов антиквариата, картин, гобеленов, мебели для своего детища.

Клод смотрит на вещи ее глазами. И понимает, что этот гранд-отель, это святилище, этот Тадж-Махал на самом деле – просто дом женщины. Он удивляется, почему у них с Бланш не было настоящего дома; почему они жили как странники – избалованные, да, но все же странники.

Если бы у них был собственный дом, один адрес вместо двух, если бы каждую ночь они ложились в одну и ту же постель, если бы она сама вела хозяйство: готовила, убирала, обставляла комнаты, чтобы занять себя, – может, сейчас она была бы здесь, с ним? Смог бы он защитить ее в другом месте, вдали от «Ритца»? Когда-то этот отель казался ему самым надежным убежищем в мире; когда-то Клод отдавал ему больше времени, больше энергии, даже больше любви, чем своей жене.