Юлия Сиромолот - Подсолнух и яблоки

И «бип-бип-бип».

Я думала, там скажут — пришлите биографию, что-нибудь еще, напишите статью на заданную тему — я почему-то была уверена, что писать надо будет не по-испански, а на этих самых «иностранных языках», о Господи, ни я же не спросила, на каких, ни она не сказала…

И дяде еще как-то надо же будет объяснить.

Дядя, впрочем, оказался меньшим из препятствий. Он, конечно, бурчал и ворчал весь вечер, и возмущался, и «а как я буду без переводчицы?» — «А как ты раньше был?», и придирчиво рассматривал Марженин журнал — мол, фу, чего еще выдумают! — но в журнале было про то, как быть хорошей девочкой и, слава Богу, никакой рекламы с верблюдами… и закончил тем, что «пропадешь ты там, в столице, и нас совсем забудешь».

Я совершенно не собиралась никого забывать и вообще не собиралась пропадать ни в каких столицах, ответила, что меня еще никто никуда не взял, а только собеседование… и тут до меня дошло, что от нас туда больше ста километров, везти меня некому, а своей машины у меня нет, потому что куда мне тут ездить, от дома и до склада?

И ехать, значит, придется автобусом.

О том, что это другой город, другие люди, вообще все другое, я сообразила только в автобусе. Слишком много «другого» — и об этом стараешься не думать, не пускать это в себя, устроился как-то на краешке — и лады.

И тут вот снова краешек. Ну что же. Посмотрим, краешек чего.

На нужном этаже надпись «Консуэло» была сразу на нескольких дверях. За третьей подряд меня попросили присесть. Было без пяти три. Через пятнадцать минут секретарша спросила, не хочу ли я кофе. Мы выпили кофе, и я поняла, что нервничаю. Солнце уже исчезало за соседними зданиями. Скоро вечер. Последний автобус уходит — я посмотрела на часы — через сорок пять минут, а отсюда еще до вокзала добираться минут двадцать… Я очень тщательно составила и произнесла фразу: «Мне было назначено на три, я опаздываю», на что секретарша, виновато вздернув брови, сказала: «Фотографы!» — как будто это что-нибудь объясняло. Еще через десять минут из-за двери с табличкой «Творческий редактор» вывалилось несколько человек с какими-то треногами, штангами, папками и тубусами. Люди эти были мрачны и суровы, а один — с физиономией такой, будто его там публично пороли. При этом в приемную не доносилось ни звука. Секретарша снова двинула бровями, мол, проходите. И я, настроенная очень решительно, вошла. У меня оставалось всего десять минут.

Творческий редактор сидел на подоконнике, уткнувшись лбом в стекло. Я собралась кашлянуть или еще как-то привлечь внимание, но он уже обернулся и легко соскользнул вниз.

— Добрый день, — сказал он голосом, который отчего-то показался знакомым. — Ради Бога, извините, я сам еще недавно работаю, и пока не понял, что в этом деле нельзя планировать так, как я привык… Ведь это вы — тот человек со знанием иностранных языков?

Я кивнула. Неужели я правда его понимаю — каждое слово? Может быть, он сам иностранец — светловолосый, голубоглазый…

— Проходите. Садитесь, пожалуйста. Меня зовут Симон, — он дал мне визитную карточку, и я скосила туда глаза, ожидая увидеть немецкую фамилию — с такой-то нордической наружностью, но фамилия была на удивление здешняя — не то испанская, не то итальянская… У меня не было карточки, конечно. Я просто назвалась. Он не проявил никакого удивления.

— Катерина, — сказал он, как бы пробуя звуки на вкус. Он что, в актерской школе учился? — Вы из Европы, так ведь?

Я, как могла, коротко объяснила. И с удивлением заметила, что он не то чтобы опечалился — но какое-то серьезное выражение сложилось на его лице. На очень живом, очень приятном лице.

— Все это так печально, — сказал он. — Вы здесь устроены?

Я не очень его поняла, и, кажется, по мне это было видно.

— Может быть, мне лучше говорить по-немецки? — немецкий у него был всяко лучше моего испанского, но я помотала головой.

— Нет. Говорите по-испански, пожалуйста, просто я не поняла, почему вы спрашиваете… Что это значит — устроена?

— Я имел в виду — документы, жилье, работа?

— По поводу работы я как раз к вам пришла. В остальном все хорошо, — и тут я посмотрела на большие настенные часы и поняла, что нет, нехорошо.

— Что-то серьезное? — тут же спросил он. Господи, не человек, а стрелочный прибор какой-то.

— Я пропустила автобус до побережья. Последний. Придется ночевать на вокзале.

— Может быть, и не придется. В конце концов, это я заставил вас ждать. Наша с вами встреча на сегодня последняя, и я тоже еду на побережье. У меня там эфир в семь часов, так что мы как раз успеем — если вы не возражаете.