Нора Эфрон - Оскомина

В последний день моего пребывания в больнице Марвин, мой акушер-гинеколог, снял швы. Потом из большой корзины с фруктами — ее прислал мне хахаль Бетти — выбрал яблоко и уселся в обитое ледерином кресло. Я ожидала, что он спросит, не страдаю ли я от послеродовой депрессии? Мне же меньше всего хотелось, чтобы мой врач догадался, что на фоне моей предродовой ситуации послеродовая депрессия — сущая ерунда. Я прекрасно отношусь к Марвину (хотя как-то раз он и попросил меня написать рецензию на его книгу о предменструальных состояниях), но в ту минуту я не была настроена на задушевную беседу.

— Ты веришь в любовь? — спросил он.

Вот что получается, если решаешь сойтись с врачом поближе, думала я. А ведь я сама настояла, чтобы мы обращались друг к другу по имени, без церемоний. Но я же его не спрашиваю, возбуждается ли он, когда лезет своими лапами дамам во влагалище. Или когда ощупывает груди на предмет уплотнений.

— Что-что?

— В любовь веришь? — повторяет он.

Иногда я верю, что любовь умирает, а надежда — никогда. Иногда верю, что надежда умирает, а любовь — никогда. Порой верю, что секс плюс чувство вины равняются любви. Порой верю, что секс плюс чувство вины равняются хорошему сексу. Иногда верю, что любовь такое же явление природы, как приливы и отливы, а иногда — что любовь есть волевой акт. Иногда верю, что некоторые более способны испытывать любовь, чем другие, а иногда — что все только притворяются, что любят. Порой верю, что любовь превыше всего, порой — что любви придают такое значение только потому, что, когда ее нет, мы тратим жизнь на поиски любви.

— Да, — говорю я. — Верю.

Я поехала домой.

Натаниел остался в больнице.

Мы оба окрепли.

Я держала себя в руках.

Говорила очень мало.

Старалась следить за ходом обсуждения национального бюджета.

Пошла на званый ужин и держала хвост пистолетом.

Натаниела перевели из инкубатора, и теперь я могла брать его на руки и кормить.

Я читала Сэму множество рассказов о младших братиках.

Я не задавала вопросов типа: как у тебя дела, как дела у нас, ты ее все еще любишь, а меня еще хоть чуточку любишь, вы с ней по-прежнему намерены приобрести дом, что ты купил ей на день рождения, у тебя с ней все кончено, у тебя с ней когда-нибудь все кончится?

Прошло две недели.

Позвонила Бетти. Пригласила на ужин.

— Мы приготовим омаров, — сказала она. — А ты привези десерт. Сделай свой знаменитый торт с лаймом.

Если бы можно было все вернуть назад, я принесла бы совсем другой торт. А тогда, у Бетти, я запустила тем тортом в Марка и обляпала его — любо-дорого смотреть; но черничный пирог был бы куда лучше: его новый блейзер — который они выбирали с Телмой — оставалось бы только выбросить. Но Бетти попросила принести торт с лаймом, и я так и сделала. Готовить его очень просто.

Берете блюдо диаметром около 25 сантиметров и засыпаете дно слоем раздробленных крекеров из муки грубого помола. Взбиваете 6 желтков. Добавляете 1 чашку сока лайма (подойдет даже готовый бутылочный сок), 2 400-граммовые банки сладкой сгущенки и 1 столовую ложку натертой лаймовой цедры. Выливаете смесь в блюдо и убираете в морозильник. Минут за пятнадцать до подачи взбейте сливки, обмажьте пирог, дайте ему постоять минут пять и несите на стол.

Сейчас-то я понимаю, что швырять торт (а еще лучше — сначала подумать, что тебя довело до этого) надо было на несколько недель раньше, но швыряться тортами, если ты беременна, не так-то легко: ты сама очень уязвима. И я, честно говоря, еще не была готова швыряться тортами. К тому же, когда мне захотелось запустить чем-нибудь в Марка, мысль о торте пришла мне в голову отнюдь не первой, да и запустить в него чем-нибудь меня подмывало не впервой, но не хватало духу. К примеру, однажды, вскоре после того, как я узнала про его шашни с Телмой, я пришла в ярость, но под рукой оказалось лишь сделанное на заказ кресло «Тонет» [89] «Тонет» — немецкая компания по производству мебели. ; а я слишком буржуазна, чтобы бросаться такими креслами. Потом, особенно уже в больнице, я всерьез подумывала, не размозжить ли Марку голову отличной сковородой, купленной в магазине кухонных принадлежностей «Бридж», но я прекрасно знала: на такое я просто не способна. Да и вообще, размозжить мужу голову сковородой — в этом есть что-то удручающе феминистское, словом, вы меня понимаете.

(Я и по сей день задаюсь вопросом: решилась бы я швырнуть в Марка торт, если бы мы ужинали в столовой Бетти? Очень сомневаюсь. Пол в ее столовой застлан великолепным восточным ковром, и я побоялась бы его заляпать. К счастью, ужинали мы в кухне, там пол покрыт линолеумом. Как видите, я типичная буржуазка — в один миг схватила торт, готовясь швырнуть его в Марка, в один миг решилась на самый храбрый — пусть и банальный — поступок в жизни, однако же успела подумать: слава богу, что на полу линолеум, его легко отмыть.)