Нора Эфрон - Оскомина

И, направив дуло в стену, спустил курок. Грохнул выстрел, все подскочили; фотография Теодора Райка [45] Теодор Райк (1888–1969) — видный немецкий психоаналитик, один из первых учеников Зигмунда Фрейда. в рамке, брызнув осколками стекла, рухнула на пол. Секундой позже со стены свалился рекламный плакат виски «Чивас Ригал» в рамке, с надписью: «Бутылка либо наполовину пуста, либо наполовину полна — как посмотреть».

— Эта картинка меня всегда раздражала, — буркнул Сидни.

— Сейчас не время болтать, — проронила Вера.

Она сняла старинные бусы в несколько ниток, три обручальных кольца тонкого золотого плетения и положила на середину стола. Остальные стали бросать туда же деньги. Ванесса расстегнула золотое ожерелье, которое ей в Мексике подарил Джон Уэйн, — что-то там (не бог весть что) между ними было. Дайана разыграла целый спектакль: неспешно сняла с себя пластмассовые браслеты и торжественно опустила их в общую кучу.

Мужчина с чулком на физиономии так сильно прижал дуло к моему виску, что я чуть не вскрикнула и закрыла глаза.

— Ваш черед, дамочка, — произнес он.

Я грудью чувствовала бриллиантовое кольцо: еще в метро я сунула его в лифчик. Кольцо подарил Марк, когда родился Сэм. Мы ехали в роддом, у ворот больницы перерывы между схватками уже сократились до пяти минут. В родильной палате Марк неотлучно сидел возле меня, держал за руку, шептал что-то, пел, шутил, делал все как надо. А ведь я не сомневалась, что все будет ровно наоборот: он окажется никчемным отцом, из тех, кто от начала и до конца пребывает в заблуждении, что участвует в родах не меньше жены. А начинается этот самообман с подготовки семейных пар к родам по методу Ламаза [46] Фернан Ламаз (1891–1957) — французский невролог и акушер, известен как автор методики нелекарственного обезболивания родов. — в итоге мужу начинает казаться, что он в положении, — но, уж простите, это не так. Не в его теле растет плод, и схваток у него нет, и болей тоже; все это — ваше бремя. И хоть один мужчина отдает вам за это должное? Уважает вас за это? Нет. Они просто стараются примазаться: держат секундомер, указывают нам, когда дышать, когда тужиться, фотографируют ребенка, который появляется из нашей утробы липкий и грязный, а потом, в застолье, демонстрируют снимки друзьям и твердят, какой это был прекрасный и трогательный жизненный опыт. Но Марк на эту удочку не клюнул. Он просто сидел рядом и тем мне помогал; спокойствие ему не изменило, даже когда врач предупредил: с ребенком что-то неладно, возможно, пуповина обвилась вокруг шеи. У него в лице ничего не дрогнуло, когда он увидел на экране монитора, что ребенок не дышит, так что я и близко не догадывалась, насколько все осложнилось. Он продолжал что-то нашептывать, петь и шутить, пока меня спешно мчали на каталке в операционную и, усыпив, сделали кесарево сечение.

Когда я очнулась, Марк стоял рядом — в маске, в зеленом облачении; он смеялся и плакал, а на руках у него лежал Сэм, наш чудесный Сэм, наше розово-золотистое солнышко, ворковавшее, как голубок. Марк положил его на меня, сам примостился рядом на узкой койке и крепко обнимал нас обоих, пока я снова не заснула.

Два часа спустя я проснулась, и он вручил мне это кольцо: успел выскочить из больницы и купить. Бриллиант в старинной оправе, окруженный крошечными бриллиантиками, был похож на изящный ледяной цветок. Наутро Марк отнес его к ювелиру, и тот выгравировал на нем: «Рейчел и Марк и Сэм».

Мне до сих пор не дает покоя вопрос: как бы я поступила с кольцом в лифчике при других обстоятельствах? Будь у меня выбор? Но выбора не было: мужчина с чулком на голове оказался тем самым типом в ковбойке, он видел в метро, как я опустила кольцо в лифчик. А если бы не видел? Отдала бы я кольцо? Или, рискуя жизнью, держала бы его при себе до последнего? Не знаю. Знаю только, что когда грабитель в ковбойке и с чулком на голове произнес: «Ваш черед, дамочка», он указал на мой лифчик. Так что я полезла в лифчик и отдала кольцо. Так же молча, жестом, он приказал Ив сложить остальное в сумку, что она и сделала.

— А сейчас все — на пол, лицом вниз, — скомандовал он. И, не отводя револьвера от моей головы и прикрываясь мной, стал пятиться из комнаты. — Полицию не вызывать, не то дамочке каюк.

Спиной отворил дверь в коридор и стянул с себя чулок. Мы вошли в лифт и поехали вниз.

— Уж простите за кольцо, — сказал он.

— Пустые слова, — буркнула я.

Он пересек вестибюль и выбежал на улицу. Я поехала обратно, наверх, вошла в Верин кабинет. Вся группа встала, вид у них был чуточку смущенный. Вера пошла звонить в полицию, а мы бросились обниматься. Вообще-то, по правилам обниматься запрещено, но и грабить тоже запрещено, так что мы правилами пренебрегли.