Дмитрий Быков - Истребитель [litres]

– Я тут! – закричала Поля. – Здесь я!

Она уже знала, кто это, но поверить не могла. Парашютист грамотно менял направление, приземляясь точно на полянку. Поля уже видела просветы меж пихт. Когда она выбежала на открытое место, Петров только-только отстегивал парашют. Поля бросилась к нему и с такой отчаянной силой обняла, что Петров покачнулся.

– Я тебя в тот раз еще заметил, – заговорил он быстро и бестолково, – но надо же было, понимаешь, парашют и все…

– А наши где?

– Наши близко, ты почти дошла. Только ты не туда шла. Они южнее.

– Нормально у них?

– Нормально.

– А ты как?

– И я хорошо. Зря ты прыгала, можно было в кабине сесть.

– Я им говорила.

То, что оба они увидели за эти семь месяцев, не вмещалось ни в какие слова, и они смотрели друг на друга, пытаясь хоть по лицам прочесть, что произошло, изменилось ли главное и как у них все теперь будет. Ясно было, что связаны они по-прежнему и даже крепче, а вот что будет – непонятно. Он очень почернел, посмуглел, и по трудноопределимым признакам она догадалась, что ему пришлось убивать: в глазах было что-то тоскливое. Но зато он нашел ее, с этим уж никто ничего не мог сделать.

– Медведи были? – спросил Петров.

– Один был, убежал.

– Ну, он первый редко нападет. Это шатун должен быть.

– Да тут народу много, – сказала Поля и прикусила язык, сомневаясь, что можно было рассказывать про все увиденное. – И кормили.

Петров решил, что она бредит, выстрелил сигнальной ракетой, обозначив место приземления, и они развели небольшой костерок. Толя умел это делать замечательно, он все умел. Поля решила про старообрядцев пока не рассказывать, а только про Яремчука второго.

– Как ты говоришь? – прервал ее Петров и посмотрел подозрительно.

– Толь, ничего не было.

– Да не про то я! Просто, понимаешь…

– Чего?

– Его там ждут, – сказал Петров и захохотал. – Ну ё-моё! Он тут ходит, а его там ждут!

И даже когда доктор месяц спустя ей твердо объяснил, что все привиделось и ничего не было, они-то с Толей так же точно знали: все было, и то ли еще будет.

То была самая странная их ночь после самого странного вечера.

С самого момента встречи оба жили в тревожном ощущении нарастающего, даже опасного счастья. Они словно попали в поднимающуюся волну радости. Они были теперь предметом всеобщей заботы. Вскоре опять прилетел самолет и сбросил им палатку, а потом еще мешок всякой еды. Вот чудики, сказал Толя, мы скоро уж выйдем, куда нам мешок? Они что же, думают, ты с голоду тут все слопаешь? Потом над ними просто кружил самолет, уже другой, качал крыльями, передавал привет. Знаешь, сказал Толя, я тут с одним парнем познакомился, инструктор. Чудесный человек. Они тут из эвенков, и он сейчас первый эвенк-парашютист. Очень гордится. Так он придумал приспособление, чтобы парашютиста поднимать опять на самолет. Потому что десанту ведь понадобится как-то возвращаться? Если бы его приспособление уже работало, он бы нас с тобой сейчас – фьють! – поднял, поди плохо? Они вообще тут чудесные. К девчонкам группа вышла, отнесли еду, палатку тоже, вот ты увидишь. Разве в тайге советскому человеку дадут пропасть? Ой, сказала Поля, тут и советские, и несоветские – и стала все ему рассказывать, но тут же осеклась: Толя, а там-то как? Там ничего, сказал он, они, конечно, не умеют, но обучаемые. Мы там много нового попробовали, не дай бог пригодится. Мне машину подарили, добавил он хвастливо. Теперь проблема – как сюда ее перегнать? Волчак из Штатов привез, а я оттуда вряд ли. Ну, я тебя туда свожу, покатаю.

Приближался вечер, и понятно было, что это последний теплый вечер. Как-то они не спешили к людям, хотя оставалось чуток, – по Толиным прикидкам выходило, что они дошли бы за три часа, ну за четыре, но там было уже не побыть наедине. И что было еще странней, в этой безлюдной тайге словно отовсюду следили за ними доброжелательные глаза. Звезд не было из-за облачности, но и звезды как бы угадывались и тоже следили доброжелательно. Что-то было из детства, что-то от тихого роста ледяных кристаллов, когда кончилась ужасная осень и настала спокойная зима, и оказалось, что на этой безжизненной земле, откуда ушла вся жизнь, можно жить. Оказалось, что есть даже своя особенная прелесть в том, чтобы среди мертвого ледяного мира обустраиваться, и оба они в детстве, только в разное время, строили снежные хижины, и внутри снега было тепло. Они сейчас в этой палатке были в абсолютно теплом, неуязвимом пространстве, а вокруг медленно начиналась работа зимы, и было уютно думать об этом. И ничего между ними не было в эту ночь, ничего вовсе, кроме того, что было все, но без грубости, без раздевания, без буквального проникновения. А просто та же близость, что в кабине самолета среди ледяного пространства. И вдруг среди этого тепла, когда Поля засыпала, просыпалась, что-то снова начинала рассказывать, – вдруг раздался пронзительный детский крик, совершенно невыносимый, крик отчаяния и вместе с тем злости. Это не просто был ребенок, а ребенок, доведенный до крайности и на все готовый, ему было очень страшно, но он собирался дорого продать свою жизнь. Хотя что он мог в этой тайге? Что же это, мелькнуло у Поли в голове, тут еще и дети? Но Толя все понимал, он же вырос в лесу, откуда-то знал и это.