Василий Ермаков - Мотив

Я похолодел: уж не повестка ли из милиции? Но открытка пришла из городской библиотеки. Она извещала, что, выписываясь, я не сдал одну книгу. Странно. Напутала что-то напомаженная девица. Да еще и штрафом пугает. Одно к одному.

Оставив портфель, я выскочил на улицу. Жажда немедленных действий распирала меня. Мне казалось, что все жители города сидят сейчас за обеденными столами, читают «Поморскую трибуну» и с гневом восклицают: вот ведь какие выродки есть среди нашей замечательной молодежи!

Перед витриной «Они мешают нам жить» останавливались прохожие. Неподалеку, вдоль вылинявшей голубой ограды городского сада, с нарочито рассеянным видом прогуливался милиционер. Нашел себе занятие — не бандитов ловить.

На подходе к библиотеке злость приутихла. Возникло непонятное беспричинное волнение, будто в библиотеке меня ожидало совсем не то, на что я настраивался.

Я поднялся на площадку второго этажа и толкнул дверь. Тотчас же я уловил, что в библиотеке что-то изменилось или вернулось что-то прошлое. Будто уже не напомаженная девица, а кто-то другой хозяйничал здесь. Я разволновался еще сильнее, догадываясь уже, что сейчас случится, и не смея думать об этом — боялся спугнуть, обмануться.

В передней части библиотеки никого не было, но за стеллажами возился кто-то. И вдруг там засвистели. Так свистеть умел один лишь человек на свете — Настя.

В проходе между шкафами застучали каблуки: крепко, легко, молодо. Стук каблуков смолк — передо мною стояла Настя, держа в сгибе правой руки стопку книг.

— Ты-ы? — только и сумел выдавить я.

— Я.

Повисла пауза. Мы откровенно изучали друг друга. Настя как бы пыталась угадать мое первое впечатление о ней, а я искал в ее облике те изменения, о которых упоминали Полуянов и Дина. Я обрадовался, что не нашел в Насте особенных изменений. Да и как можно изменить такое вольное, такое привлекательное существо — кощунство какое-то. И все же глаза, поражавшие прежде жарким блеском, смотрели теперь слишком сосредоточенно.

— А ты повзрослел, — первой заговорила Настя и поставила стопку книг на стол. — Я очень изменилась?

— Не очень, — невольно улыбаясь, ответил я. — Ты как здесь очутилась?

— Поездом, — пошутила она. — Я ведь здесь уже больше недели. У меня резко изменилось семейное положение… Жду его, жду, заглянула в карточку, а он уж и выписался.

— Твоя коллега кого хочешь отвадит от книг, — засмеялся я, совершенно позабыв про все свои неприятности — настоящие и будущие. С возвращением Насти мне показалось, что все они отступятся от меня, обойдут стороной. — Ты отняла у нее место?

— Мы поменялись местами, — возразила Настя. — Она петрозаводчанка. Так обрадовалась, что расчет оформить забыла… Тут про тебя в газете расписано… Так, значит, ты «юный любитель спиртного из малокультурной отсталой семьи»?..

— Оно так, — с ходу включился я в предложенную игру.

— И, «естественно, в этой порочной компании высоко котировались низкопробные стишата, которые взялся поставлять доморощенный пиит с изысканно-утонченной фамилией Ямщиков»?..

— Так оно, так!

— «Но мы не будем мириться, мы потребуем»?..

— Не будем!.. Потребуем!..

— О-ох, сволочизм! — простонала Настя и постарела вдруг лет на десять. — Это вера и образ действий моего бывшего благоверного. Мнит себя духовным поводырем масс… Да ну их!.. Давай пройдемся после работы? Мне пора вернуться к нормальным человеческим отношениям.

— Давай! — обрадовался я. — Когда? Где?..

Мы условились о встрече, и я направился было к выходу, но Настя остановила меня, осведомившись, не учится ли со мной случайно некий Горчаков? Юрий.

— Учится, — ответил я. — А что?

Настя помолчала, лицо ее помрачнело.

— У него могут быть неприятности, — сухо заговорила она. — Он затребовал книгу Юма с грифом «Не выдавать». А у нас есть указание сообщать куда следует о подобных запросах. Я бы, конечно, этого не сделала, но моя предшественница любое предписание понимала буквально.

— А что в этом такого?.. Кто такой Юм?..

— Не знаю, что такого. Но думаю, что ничего хорошего. А Юм — это философ-идеалист. На него часто ссылается Ленин.

— Понятно, — сказал я, сообразив, что Юрка решил своими глазами прочесть труд того человека, с которым, должно быть, спорил Ленин, и теперь ему, Юрке, конечно, а не Ленину, такое желание могло выйти боком. Не всплыло бы это на завтрашнем митинге. Одно к одному, и все — плохо. Но все-таки замечательно, что вернулась Настя. Уверенность, что теперь все будет хорошо, не оставляла меня. Вот только возникло острое чувство вины перед Диной. Не обманываю ли я ее, ладно ли делаю, согласившись провести вечер с Настей. Дина явно недолюбливает ее.