Маша Трауб - Плохая дочь

– Там, – промямлила Надька и показала куда-то вглубь коридора.

– Там? Не может быть. – Видимо, Римма Ивановна понимала, о каком «там» идет речь.

– Может, – подтвердила Надька.

Та комнатушка, скорее кладовка, которую Семен Семеныч оборудовал под азартные игры, была предназначена исключительно для технических нужд. Швабры, ведра в ней могли поместиться, но компания из четырех человек – никак. Плюс стол, стулья или диван. Невозможно. Технически.

Тайная комната, девушка-студентка. Ну о чем можно было подумать в связи с этим?

– Ольга! – заорала Римма Ивановна, но не так, как кричат в случае адюльтера и прочих любовных похождений. – Проклятие на мою голову. Опять она!

Пока шли по коридору к комнате, Римма Ивановна сообщила Светлане Александровне, что Ольга играет в преферанс на деньги. Ее мечтают заполучить к себе все компании. А ведь азартные игры категорически запрещены, тем более в здании института. Не говоря уже о морге. Сколько раз Римма Ивановна выносила последнее строжайшее предупреждение, грозившее немедленным отчислением, – бесполезно. Ну а что Ольге остается делать, если сам завкафедрой ее приглашает играть?

– Точно убью, – твердо пообещала Светлана Александровна.

– Кого? – уточнила Римма Ивановна, надеясь, что речь идет все-таки об убийстве студентки, разлагающей кафедру не только своего факультета, но и других, а не заведующего. Римма Ивановна была уже немолода и каждую смену начальника переживала всей душой. Шутка ли – похоронить троих и того гляди четвертого. Только гвоздички от предыдущего скоропостижно скончавшегося выбросили да вазочку помыли.

– Его убью! – ответила Светлана Александровна.

Именно она ломилась в дверь, за которой явно слышались какие-то звуки. Когда дверь открылась, милиционер быстренько засвидетельствовал присутствие в живых человека, считавшегося трупом, а остальные, застуканные на месте преступления, готовы были сказаться трупами, причем неопознанными.

– Всех на карандаш возьму! – крикнула Римма Ивановна, тыча пальцем в каждого из присутствовавших в комнате. Аспирант Степан пытался спрятаться за маминой спиной. Сотрудник кафедры колхозного права в этот же самый момент лежал у маминых ног, прикрывая голову руками, как учили делать на военной кафедре в случае взрыва.

Только мама, дико уставшая, голодная, спокойно сгребла со стола свой выигрыш и собралась уходить.

– Спасибо вам большое, – искренне поблагодарила она Римму Ивановну, – а то я боялась, что на самолет опоздаю.

Римма Ивановна обалдела от подобной наглости и не нашлась что ответить.

Светлана Александровна объявила мужу холодную войну. Семен Семеныча пропесочили на собрании кафедры – как он мог потерять удостоверение?

– Вы бы, Семен Семеныч, еще партбилет потеряли! – кричала Римма Ивановна.

– Нет, партбилет не мог. Он у меня всегда у сердца. – Семен Семеныч похлопал по нагрудному карману пиджака, естественно, пустому.

– Вы же заведующий кафедрой! Потерять удостоверение – это как наградной пистолет для офицера! – не могла угомониться Римма Ивановна.

– Согласен с вами полностью, – повинно склонив голову, с артистизмом прошептал Семен Семеныч.

По результатам собрания Семен Семенычу был объявлен выговор с занесением в личное дело. Ключи от тайной комнаты он торжественно, при свидетелях, сдал Римме Ивановне. Она так же торжественно их приняла и спрятала в сейф, хотя прекрасно знала, что у завкафедрой имеются как минимум четыре дубликата. Преподаватель, вызвавший милицию, был уволен за нарушение профессиональной этики.

Когда мама рассказала мне эту историю, я прекрасно понимала чувства Светланы Александровны, которая в первый момент не опознала собственного мужа.

Мама после страшной аварии попала в больницу городка, в котором не должна была оказаться ни при каких обстоятельствах. Я ехала туда в полуобморочном состоянии, не представляя, чего ждать. Старалась не думать о том, как мою родительницу вообще туда занесло, не в смысле автотранспорта, а в смысле географии. У нас была договоренность – на своей машине она ездит до ближайшего магазина и аптеки, а на дальние расстояния вызывает или такси, или меня.

Я злилась, ругалась, скандалила с мамой всю дорогу, пока добиралась до больницы. Вела с ней мысленный диалог, точнее монолог. Кажется, так хорошо и искренне я никогда с ней не общалась. Выложила все, что наболело, припомнив детские психологические травмы и обиды. Припарковалась перед старым зданием больницы, которое стояло исключительно благодаря чуду, причем нерукотворному. Часть строения, по виду датированного позапрошлым веком, была разрушена и подпиралась хлипкими лесами. Вторая же составляющая явно клонилась в сторону, как Пизанская башня. Кажется, я наорала на эвакуаторщиков, которые хотели забрать мою машину еще до того, как я из нее вылезу. Я видела перед собой маму и орала так убедительно, что они уехали, поклявшись, что моя машина останется на том месте, где я ее оставила.