Ханс-Улав Тюволд - Хорошие собаки до Южного полюса не добираются [litres]

– Знаешь, Шлёпик, зайду-ка я, пожалуй, в «Кружечку», угощусь бутербродом с ветчиной, да и пива заодно возьму.

– А собак в «Кружечку» пускают? – спросил я, хотя ответ и так знал.

Фру Торкильдсен покачала головой:

– Думаю, вряд ли.

– Ну тогда и вам туда не надо, – решил я, – пойдем домой. Доктор Пилл нам сегодня наверняка что-нибудь интересненькое приготовил. Может, даже того дедушку-педофила покажут – вам он еще понравился, помните?

– Нет! – заявила фру Торкильдсен с упрямством одновременно неожиданным, интересным и пугающим. – Я хочу бутерброд с ветчиной и стакан пива. А ты, Шлёпик, подождешь тут меня с полчасика, ничего с тобой не сделается. К тому же никакой он не педофил. Это падчерица выдумала, чтоб отомстить ему за то, что он бросил ее мать и влюбился в другую.

Я собственным ушам не поверил. Я терпеливо дожидаюсь, пока она охотится, то есть трудится на благо нашей с ней крохотной ячейки общества. Борется за существование. Да, с моей стороны это немалая жертва, но без нее наша жизнь невозможна, таков уговор. А вот о чем мы не договаривались – это что фру Торкильдсен меня привяжет и, хлопнув у меня перед мордой дверью, пойдет в одиночестве жевать бутерброды с ветчиной. Я дар речи потерял. Но она уже покинула меня.

Старый эскимос не желалжить вместе со стаей по-новому. Он хотел, чтоб все было как прежде, как жили его предки, хотел охотиться вместе с собаками, бродить по холодным, заснеженным пустошам в поисках пропитания. Его семья и его стая чего только не делали, убеждая старика перебраться в дом, но тщетно, потому что никому из них так толком и не удалось объяснить, почему ему следует бросить старую жизнь. Они забрали у старика оружие и инструменты. Отобрали ножи, веревки, сани, не оставив ему выбора. Без инструментов и оружия сказать эскимосу нечего – прямо как мне.

Старик нехотя согласился спать под крышей. При одном условии. Как большинство стариков и собак, он считал полным непотребством испражняться в доме. Гадить в четырех стенах, как драная кошка! До ветра старик по-прежнему желал ходить на улицу.

Налив себе чего-нибудь погорячее, он стоял с чашкой в руках на крыльце большого дома и ждал, когда придет нужда, и когда она давала о себе знать, он выплескивал оставшуюся в кружке жидкость в снег и шагал в темноту.

Как-то зимней ночью, когда холод кусался еще сильнее, чем обычно, кто-то вдруг заметил, что старик, вышедший по нужде, обратно не вернулся, и домочадцы отправились на поиски. По следу они дошли до места, где он испражнялся, но там ничего не обнаружили, однако след вел дальше, на псарню, а там их ждало зрелище, которое и пролило свет на ход событий.

Выйдя на крыльцо, старик дождался темноты, вылил на снег оставшиеся в чашке капли, посмотрел на жидкость и понял, что температура подходящая. Горячие капли превратились на снегу в лед. Как раз этого старик и ждал. Он направился к своему обычному месту и присел, но на землю дерьмо не упало. Старик взял его в руки и принялся месить, как учил его дед, а того – его дед. Он усердно месил руками дерьмо, время от времени поплевывая на него, пока не вылепил некое подобие ножа.

Когда нож приобрел нужную остроту и прочность, старик наведался к собакам. Он выбрал пару собак и перерезал одной из них глотку, да так, что псина и пискнуть не успела. Старик напился крови и вдоволь наелся сырой собачатины. Из собачьей шкуры и костей он смастерил небольшие сани. Из кишок он вырезал упряжь и кнут, после чего накормил мясом вторую собаку, запряг ее в сани, взмахнул кнутом и укатил в полярную ночь.

Вот таким человеком и был Руаль Амундсен. Это фру Торкильдсен так говорит. Шеф – так она его называет. Я сперва решил было, что это какая-то незамысловатая ирония, но фру Торкильдсен оправдалась тем, что, мол, раз так Амундсена называли его спутники, то и ей можно.

Фру Торкильдсен показала мне фотографию мужчины, одетого в мех неизвестного мне животного, на белом фоне. Это и был Шеф. На ногах у Шефа были лыжи, а стоял он, опершись на палки и с видом хозяина глядя на горизонт.

– А из чего на нем одежда? – поинтересовался я у фру Торкильдсен, которая любезно поднесла открытую книгу к моей морде.

– Из волка, – ответила фру Торкильдсен.

Меня захлестнули одновременно отвращение и восхищение. Это кем же надо быть, чтобы одеваться в волчью шкуру? И что бедной дворняге делать, если столкнешься вот с таким на большой дороге?

Оговорю заранее – это важно учитывать, – что фру Торкильдсен от Шефа особо не в восторге. Да, ясное дело, он герой-полярник и национальная икона, но об этом фру Торкильдсен не говорит. Однако, как она подметила еще в самом начале своих исследований путешествия, которое окрестила «Великим походом к центру пустоты»: