Джулз Денби: Булыжник под сердцем

Так вот. Мне он никогда не нравился. Как и большинство парней Джейми, потому что все они – «плохие парни». Как трогательно, «плохие парни». Прямо-таки милые – непослушные, но безобидные мальчишки. Позавчера как раз читала в каком-то дамском журнале, что женщины жаждут запретного секса с «плохими парнями». Брехня! Меня блевать тянуло. Очередная сочная бульварная статейка, как здорово, когда накачанный работяга, настоящий мачо, срывает с девушки трусики и ее имеет. Секс с палачом: «Своими грубыми и сильными руками, словно кровососными банками, он сжимал мои вздымающиеся груди, пока соски не запылали и меня не охватила жажда его жесткой звериной плоти. „Возьми меня, Кевин, – простонала я. – Возьми меня сейчас!!!“» Жуть. А эти псевдо-Меллорсы [4]всегда так благодарны, если им удается отыметь настоящую леди в лифчике от «Палома Пикассо» и трусиках от «Ла Перла», что сразу растворяются в толпе пролетариев, где их подобрали, дабы не испытывать судьбу и окончательно не запутаться. А леди, глупо ухмыляясь, с горящими щеками (а может, и задницами) возвращаются к своей обыденной жизни. Может, их задницы тоже ухмыляются в шелковых панталонах. Дерьмо, полное дерьмо. Но я-то знаю, чем подобные истории заканчиваются, я одиннадцать лет прожила с Джейми, несчастным Зеленым великаном [5]. У нее все закончилось Шоном. А Шон… ну, Шон был кошмарным сном, из которого мы, блядь, ни в жизнь не вырвемся.

Ладно, лучше расскажу вам сначала, как мы с Джейми познакомились, а потом уже о нем… о Шоне, Шоне Пау-эрсе, да скажи ты имя, Лили, вот так, молодец. Боже, как тяжело. Словно сочетание букв может его вернуть. «Ночной Душегуб», как его окрестили. Мы с Джейми поражались, какие глупые прозвища дают серийным убийцам: «Йоркширский Потрошитель», «Хиллсайдские Душители», «Убийца Зеленой Реки». А лучше всего «Сын Сэма». Как мы ржали! Почему не «Племянник Артура»? А как бы они обозвали женщину – «Тетушка Брайана»? Нам казалось, это жуть как нелепо, когда взрослые английские полицейские гнусавили о Ночном Душегубе. Мы не сомневались, что с легкостью узнали бы маньяка. Вот она – глупость обывателей и журналистов, до чего они оторвались от реальной жизни. На фотографиях в газетах убийцы всегда выглядели вроде как чокнутые, психи, такие фальшиво нормальные – ну, не перепутаешь, верно? А эти бедные несчастные соседи и тетушки Мэдж всё причитали: «О боже, он был такой милый тихий парень. Кто бы мог подумать, что он такое натворит». Мы, если кого считали тупицей, всегда говорили: о, он такой милый, тихий парень, эдак многозначительно, и клоунски воздевали брови. Я сейчас вспоминаю, и меня аж корежит. Сдери я всю кожу – все равно не соскребу чувство вины. Господи, эти женщины, эти бедные мертвые суки, их лица как будто вытатуированы у меня в памяти.

Мы с Ее Светлостью почти надо всем ржали, у нас был свой особый язык, свои шутки и присказки. «Семейный», как мы его называли. Нет, мы не хотели отгораживаться или выставить окружающих идиотами; впрочем, они все равно чувствовали, что чужие. Так вот, мы ржали надо всем – когда не злились. Наверное, с нами было тяжело – особенно если подолгу. Но мы на это плевали – у нас были мы.

Ладно, так вот… Я познакомилась с Джейми Джи в 1987-м на благотворительном концерте в Виндзор-холле. Ясное дело, неразбериха там царила страшная. Эти рьяные анархические буржуйчики в дырявых рубахах и только что из универа, как водится, хотели как лучше. Впрочем, так оно всегда бывает. И пригласили меня девочкой на побегушках (ну, знаете – беги туда, беги сюда) и замутить сбор средств. Понятно, что не за деньги; стоит потерять бдительность и сказать «да» – и тебя припахали. А потом делаешь и их работу, и свою – сами они поднять зады и что-то решить не способны. В конце концов всё сваливают на тебя, а потом обзывают фашистом и деспотом. Правда, в моем случае – не очень громко: все-таки я номинально черная, да еще и категорически не приемлю идиотов любого размера, формы, национальности, вероисповедания, пола и сексуальной, блин, ориентации. Вообще. Принципиально. Аминь, бля. Терпимости не хватает? Йо, в точку, ты меня раскусил, пацан.

Где-то днем, посреди затянувшихся саундчеков и бардака, ко мне подвалил один из самых грязных, немытых и тупых парней из всего этого сброда; он еще называл себя Либерти (хотя я знаю, его зовут Найджел Боттомли, мы вместе в Олтуэйте учились); и вот он встал, нервно заламывая костлявые руки.