Джулз Денби - Булыжник под сердцем

Девочка-официантка шлепнула на стол две ультрамодные огромныеколотые чашки с омерзительным ультрамодным кофе и удалилась. Джейми тяжело вздохнула и, поморщившись, отхлебнула горькую жидкость:

– Везде как в этой дыре, – сказала она, поставив салатную чашку на фиолетовую клеенку. – Без портков, но с зонтиком. Жуть как артистично, но кофе воняет и стоит втридорога. Типа для богемы, но видела, как на нас посмотрели? И на сцене то же самое: на словах одна альтернативность, а на деле – только бы ничего не изменилось, только бы все на радость имущим, а неимущие пошли нафиг. Господи, послушай меня, сколько можно оставаться последним динозавром? Эта страна мне сердце разбивает, сестренка, честное слово…

Джейми было плохо, и я не могла ее винить. Я бы подписалась под каждым ее словом, и не только я, но, черт, как нам найти сторонников, если мы не телезвезды? Сейчас телевидение правит бал – «Бельмо», как его называют американцы. А я – наркоманка, и я это знаю. И мой наркотик – наша страна.

Наверняка есть выход, он должен быть. Просто нужно не терять веру, больше работать и не слушать придурков типа О'Хара с его крысиным лицом и «ох ты ж боже мой, какой я умный и прекрасный ирландец». Да, нужно верить – и продвигать Ее Светлость. Может, заказать статью вообще о комедии в воскресном «Обзервере», что-нибудь такое. Впрочем, в те дни я еще считала журналистов приличными людьми – по крайней мере, газетчиков. Фред, скажем, – нормальный парень. Да, местные газеты – дерьмо дерьмом, но чего от них ожидать? Как говорила Джейми, если бы она получила Нобелевскую премию Мира, на второй странице «Телеграф энд Аргус» появился бы заголовок «Местная девушка получает премию» и фотография десятилетней давности.

И все же нужно двигаться дальше. Я так ей и сказала. Джейми не стало легче, но она со мной согласилась. А как иначе? У нас не было выбора. По крайней мере, у Джейми. Я могла хотя бы заниматься бухгалтерией. Хотя нет. Выбора не было у нас обеих.

Весь остаток недели Джейми депрессовала, слегка просветлев только в пятницу, когда Моджо приехал на такси с рулоном черного муслина. Думаю, его спонсировал кое-кто Особенный. Мы сбегали, купили на углу тыквы и сделали из них фонарики. Моя выглядела как неудачный генетический эксперимент, но остальные смотрелись весьма профессионально. Впрочем, мне моя нравилась больше всех. Я назвала бедняжку Фонарь-Брандл [37].

В знаменательный день мы встали пораньше и принялись убираться. Мушка долго и громко возмущалась и лезла под ноги всем, кому могла, а потом устроилась в гнездышке из муслина, стуча хвостом и истошно мяукая. Все ценное мы убрали на чердак, оставив мне только узкий проход к кровати. Моджо предусмотрительно запихал туда же свое постельное белье и матрас, заявив, что не желает, чтобы гости предавались на них блуду; ну, что поделаешь. Косметику и прочую ерунду он закрыл у себя в одном из двух шкафов. В общем, если кто-то решит занять его спальню, им придется заниматься сексом на пружинах или на полу. Джейми у себя слегка прибралась и аккуратно накрыла кровать большим старым покрывалом. Да, в душе эта девица – настоящая минималистка.

С муслином пришлось повозиться. Мы повсюду развесили гирлянды, драпировки и голые ветки из парка, расставили фонари и корзины с песком вместо пепельниц. Я придвинула к стенке и накрыла кухонный стол (багеты, булочки и пирожные из папиной пекарни, а еще сыр), а Джейми состряпала смертоносный пунш. Очень даже вкусный – в небольших дозах. Праздничные бумажные чашки и тарелки, россыпи яблок и гранатов для интерьера, несколько элегантно расставленных свечей, et voila [38]. Пусть начнется бал!

Слава богу, о соседях можно было не беспокоиться. Ближайший дом опустел, он продавался, а хозяин следующего, мистер Маджид, только и сказал: «Вы еще молодые, вам нужно веселиться». Милейший старик!

Наш коттедж стоял на углу. От следующего ряда домов по нашей стороне его отделяла неасфальтированная, изрытая колеями улочка с тремя домиками. За ними на Брунел-стрит расположилось обветшалое здание фабрики годов шестидесятых и парк. Три домика – Харди-стрит – давно хотели снести, и последние несколько лет они стояли пустые. В дальнем конце улочки находился дворик, который один из прежних жильцов использовал под склад лома. Дворик еще окружали ржавые столбики с крючками для цепи, но ворота давно провисли, а цепь пропала. Фасад нашего дома выходил на пустырь – по крайней мере, второй этаж. Из входной двери открывался вид на шестифутовую стену, расписанную фашистской граффити Национального фронта, которую мы пытались вывести, но безуспешно. Ничего, зато какой пейзаж из окна Джейми! Если вам нравится суровый постиндустриализм.