Томми Байер - Аквариум

Груди он тоже массировал. Правда, сосков не касался, но, надавливая большими пальцами на ключицу, сдвигал их книзу. Потом возвращал на место, отчего они шевелились, и я догадался: это он делает для себя. Вряд ли такому учат: слишком уж неприлично. Но Джун, лежавшей с закрытыми глазами, это, похоже, нравилось, и я мысленно выдал ему разрешение. Должен же он, доставляя ей удовольствие, что-нибудь с этого поиметь? Как минимум эрекцию.

Не отходя от окна, я наблюдал за ними до конца сеанса. Он помог Джун сесть, — когда она садилась, ее взгляд упирался прямо в мои окна. Она потянулась, подняв руки над головой, и улыбнулась. Быстрым движением, так, чтобы массажист, занятый в это время креслом, ничего не заметил, Джун взялась обеими руками за колени и развела ноги. Для меня.

Массажист обошел вокруг стола, подхватив сзади, усадил ее, по-прежнему обнаженную, в инвалидное кресло и завернул в купальную простыню, подсунув свободные концы под плечи и ягодицы. Очень заботливо и профессионально.

Сварив кофе, я снова сел за компьютер. Массажист внизу запихивал в свою машину складной стол — я видел его, возвращаясь из кухни. Замигало имя Джун: «Ты здесь?»

Барри. Да. Тебе понравилось?

Джун. Очень. Я снова чувствую себя живой. Ты смотрел?

Барри. Да.

Джун. И это все, что ты хочешь сказать?

Барри. Не понял.

Джун. Считаешь, что наблюдать за другими нехорошо?

Барри. Честно говоря, да. Я ведь не знаю точно, хочешь ты, чтобы я смотрел, или просто принимаешь как данность.

Джун. Прочитав мою историю, ты должен был понять.

Барри. Я знаю теперь, чем ты с ним занималась и что тебе это доставило мало радости. У меня с ним ничего общего. Я не хочу того, чего хотел он. Я его ненавижу.

Джун. Знаю. Однако я-то все та же. И я хочу, чтобы на меня смотрели. Видел, как я раздвинула ноги?

Барри. Видел.

Джун. И как?

Барри. Что — как?

Джун. Мне бы хотелось, чтобы ты считал меня красивой.

Барри. Я считаю тебя красивой. Очень. Завидовал массажисту.

Джун. Не стоит. У тебя есть то, чего нет у него.

Барри. Что же?

Джун. Мое доверие. Засыпая, я представляю, что держу тебя за руку. И радуюсь, зная, что ты живешь в доме напротив. И я флиртую с тобой.

Барри. Растерянное молчание.

Джун. Удовлетворенная улыбка.

Барри. До скорого. Продолжаю читать.

«…Осознав, что Калим далеко, с помощью Сиднея я наконец вернулась к нормальной жизни. Правильнее даже сказать, к роскошной жизни, потому что я все сильнее втягивалась в процесс траты денег. Я стала постоянной клиенткой в дорогих бутиках, а мой гардероб вскоре сделался столь обширен, что я начала раздаривать вещи. Время от времени я летала в другие города: в Денвер, потому что билеты на концерт Кейта Джаррета [45] Джаррет, Кейт (р. 1945) — американский джазовый музыкант. в „Карнеги-холл“ были распроданы, в Сент-Луис, чтобы послушать Мадонну, и в Бостон на концерт группы Сиднея (туда, правда, я всегда ездила на поезде), один раз даже в Чикаго — на концерт Филиппа Гласса. Но нигде я не оставалась больше чем на одну ночь, потому что не хотела надолго оставлять отца. Я жила полной жизнью.

В Чикаго у меня неожиданно наступил рецидив. К тому времени благодаря естественности и жизнерадостности Сиднея я совсем выкинула из головы Калима и вспоминала о нем лишь изредка, пожимая плечами и констатируя, что мой гнев постепенно сходит на нет. Но однажды, услышав во время концерта музыку, под которую танцевала труппа в театре на Бликер-стрит, я вдруг вновь ощутила острую боль. Оглушенная своим вернувшимся чувством, я сидела в четвертом ряду и не могла дождаться окончания концерта.

Свечей у меня не оказалось, и, вернувшись в отель, я завесила лампы полотенцами и улеглась на кровать так, чтобы видеть себя в зеркало. Взгляд Калима заменила собственным. Это, конечно, не совсем одно и то же: мне не под силу было (к счастью) воспроизвести его презрение и равнодушие. В отличие от Калима я смотрела не в сторону, а прямо на свою руку, но, видимо, благодаря музыке мне удалось достичь состояния почти уже забытого неистовства, которого мне так не хватало. Но теперь все изменилось — ведь это касалось не только меня, но и Сиднея. Я его чего-то лишала. „Мистер Хайд“ вернулся.

Я попыталась удержаться от падения, но то и дело ловила себя на том, что думаю о нем с воодушевлением. Даже если я изо всех сил гнала Калима прочь из своих мыслей, они то и дело возвращались к нему, зеркалу, свечам и моей руке. И когда я встречалась с Сиднеем, отчаянно пытаясь сосредоточиться на нем одном, это все наваливалось на меня, и я ненавидела себя за то, что постоянно их сравниваю. И в один прекрасный момент, поначалу тайком от Сиднея, а потом и в открытую, я прибегла к помощи руки. Он никогда не возражал, но, думаю, считал, что мне его мало. Да так оно и было.