Томми Байер - Аквариум

Ясно, что так продолжаться не могло. Игра в эксцентричность рано или поздно теряет привлекательность, причем именно тогда, когда экзотика начинает восприниматься как норма. И что дальше? Еще большая эксцентричность? Это вполне соответствовало бы классическому определению наркотической зависимости. Так что же дальше? Словесная агрессия? Он станет меня осыпать бранью? Но ведь я рассмеюсь ему в лицо — слишком уж театрально. Или потребует, чтобы я засовывала в себя другие предметы, не только свечку? А потом? Других отверстий, кроме обычных и рта, у меня просто нет. Наверное, можно принести камеру и продать запись в какой-нибудь ночной клуб. Но тогда придется уехать из Нью-Йорка: на Манхэттене, насколько я знаю, порношоу больше нет.

С одной стороны, подобные мысли приносили облегчение, с другой — пробуждали страх. Я уже не так остро ощущала стыд и унижение, но взамен пришлось вернуться к привычным, довольно плоским эротическим переживаниям.

У меня было достаточно времени на размышления. Я по-прежнему не собиралась давать ему ключи и ради этого готова была прекратить наши отношения, но чем дальше, тем чувствительнее я становилась. Однажды, прибегнув к помощи „Арамиса“ и воспоминаний, мне удалось дойти до финала, но желание от этого только усилилось, и к нему прибавилась странная смесь презрения и жалости к себе самой. Похожее состояние я испытывала разве что в переходном возрасте. Тогда я почти все время пребывала в эмоциональном „похмелье“: была подавлена и стыдилась себя, полагая, что самоудовлетворение — это смешно, поскольку вызвано одиночеством, и низко, потому что эгоистично. А настоящий секс возможен, только если есть настоящая любовь.

Но после того как за спиной у меня остались уже несколько „единственных и настоящих любовей“, я вновь вернулась к самоудовлетворению. Сама себе я по крайней мере всегда останусь верна, всегда себя пойму. Сумею, когда захочу, быть нежной, грубой или страстной…»

«Чем ты весь день занимаешься, — написал я, — пока я сижу и читаю, читаю, читаю, и уши у меня красные как помидоры? Если бы мне сейчас измерили давление, я оказался бы в реанимации».

Джун. Делаю то, что хочется. Слушаю твои диски. Они мне очень нравятся. Итальянца прокрутила уже трижды, а Пола Саймона, наверное, раз семь. Жую чипсы и пью вино, а недавно приняла ванну, побродила по Интернету, что-то съела в обед и потом попыталась уснуть.

Барри. Иными словами, не тем, что ты так красочно описала?

Джун. Не тем.

Барри.?

Джун. Я жду, жду, жду, изо всех сил стараясь держать себя в руках, чтобы только не начать вырывать у себя волосы, кусать ногти или царапать лицо. Жду, как начинающая писательница, пока ее друг прочитает все до конца и скажет: «Вот здорово!»

Барри. Это и правда здорово. Ты умеешь писать. Пронимает до глубины души. Мне не доводилось еще испытывать на себе действие столь контрастного душа.

Джун. Глубокий долгий вздох облегчения и счастья. Вообще-то я писала все это только для себя. Ну и для тебя. Никому другому этого не читать.

Барри. Почему?

Джун. Когда дойдешь до конца, узнаешь. Каждый поймет, что это я. На чем ты остановился?

Барри. Ты не даешь ему ключи. И добиваешься оргазма своими силами.

Джун. Вот-вот. Глубокомысленный экскурс к основам мироустройства.

Барри. Не смейся.

Джун. Устал? Тебе, наверное, хочется спать?

Барри. Вряд ли смогу уснуть, не дочитав до конца.

Джун. Я тоже не буду спать.

Барри. Лучше ложись.

Джун. Все-таки не буду.

Барри. Тогда — до скорого. Ты стала мне очень близка. Возможно, даже слишком.

Джун. Слишком не бывает. До скорого.

«…Я понимаю, это нелепо, но как-то раз, направляясь в больницу, я опять сунула в сумку ключи. Обманывая себя, что это новый эксперимент: хочу, мол, проверить, обладает ли Калим телепатическими способностями, на самом деле я знала, что сдалась. Просто еще себе в этом не призналась.

В тот день с отцом разговаривать было нельзя. Я сидела у него в ногах и читала вслух, накрыв его руку ладонью. Щеки у него порозовели, и выглядел он довольным, но врач, заглянув на минутку, объяснил, что отец со вчерашнего дня получает морфий. Кажется, я заплакала. Врач обнял меня за плечи и сказал, что силы еще понадобятся мне — „американские горки“, мол, еще не пройдены до конца. Он так и выразился: „американские горки“. Вскоре, возможно, снова начнется подъем, но пока мы в самом низу. И не нужно чувствовать себя несчастной: отцу сейчас хорошо. Я совершенно забыла про ключи в сумке.