Моник Швиттер - Двенадцать раз про любовь

Яэм смеется.

– Ничуть не сомневаюсь, и опыт у него наверняка большой, как у всякого игрока! Я тебе скажу, почему твой муж так плохо соврал, все очень просто: он сам в это верил! Он считал, что это его единственный шанс. Он уже был по уши в долгах и нуждался в больших деньгах, чтобы отыграться. Могу поспорить, он верил, что у него все получится, что с пятью тысячами он выиграет вдвое, выплатит долги и еще свозит семью в отпуск.

– Я не играю с игроками, Яэм.

– Не понял.

– Ты сказал: могу поспорить .

– Это просто так говорят.

Яэм умолкает.

Я смотрю на него не отрываясь. Неужели я и вправду выдумала это сказочно-прекрасное лицо? Не могу поверить. На фоне темных локонов кожа кажется почти прозрачной, темно-зеленые глаза блестят как отполированный мрамор, губы порозовели от разговора.

Я вспоминаю, что мне сказал Филипп, когда мы познакомились: Сначала проект, потом инсценировка. Сначала ты придумываешь, что тебе надо, создаешь модель в миниатюре, потом строишь в натуральную величину. Готово. Каждый кузнец своей жизни и своего счастья.

Интересно, верит ли он еще в это? И работает ли это правило, когда играешь? Несмотря на его неудачи?

Яэм знает, о чем я размышляю. Кивает. «Если человек игрок, то это навсегда», – говорит он.

– Тогда скажи мне, Яэм, как игрок жене игрока: почему ты играешь?

– Я покончил с этим раз и навсегда.

– Правда?

– Ты мне, кажется, не веришь?

– Так оно и есть.

– Непросто поверить игроку, не так ли?

– Непросто. Значит, ты больше не играешь. Понятно. А почему ты играл?

– Ну, это интересно. Весело. Можно выиграть или проиграть. Жизнь ведь редко бывает однозначной, трудно понять – ты победитель или проигравший, ты сейчас на коне, топчешься на месте или падаешь в пропасть.

Молчим. Я размышляю. «Твоя морщинка, – говорит Яэм, – похожа на глубокий острый порез». Я киваю. «Только бескровный», – отвечаю я.

Допиваю вино. Осколков не чувствуется.

– Ну хорошо, Яэм, я спать. Исчезни! Давай, давай, уходи!

Моя собака только ухом повела, когда он вышел, потом опять засыпает.

Я лежу одна в кровати Симона и думаю о Филиппе. Любовь не выбирают. Думаю о бабушке. Об Ундине, Андреасе, Петре, Якобе, Тадеуше. Мелкие осколки самые опасные. Неужели однажды все снова появятся? Разве хоть что-нибудь когда-нибудь заканчивается?

Я попыталась рассказать историю, не упомянув о тебе, но не получается. Ты есть и будешь, мне тебя так просто не забыть. Я не упомянула о тебе – но ты от этого не исчез. И только когда я расскажу о тебе, я смогу уйти, смогу вернуться, стану свободной. Вот уже почти шесть недель, как я сижу в Цюрихе, у Симона, за кухонным столом и пишу. Пишу от руки, хотя терпеть этого не могу, но мой компьютер – дома, в Гамбурге, день за днем заполняя блокноты в мелкую клеточку.

У меня с собой фотография сыновей: они сидят в ванне и брызжут в меня водой. Я помню, что крикнула им: «Вы с ума сошли!», а они восприняли мои слова как команду, принялись зачерпывать ладонями воду и обливать меня. Они визжали от восторга, а я – от ужаса: фотоаппарату теперь капец. «Капец, капец!» – ликовали дети и все никак не унимались, пока не замерзли окончательно – в ванне почти не осталось воды. Глядя на это фото, я слышу, я вижу, как они кричат, я слышу и вижу, как они смеются, вижу, как они дрожат от холода, а в итоге даже ревут – потому что я вынимаю заглушку и вытаскиваю их из ванны.

Но прежде всего я вижу тебя. И себя. Как мы вместе сидим в ванне и говорим нет , «нет, мама, мы не вылезем, мы хотим остаться здесь, навсегда». Вода теплая, а когда мы в нее писаем, становится еще теплее. Старший брат говорил, что, если писать в ванну, тебя парализует, но, к счастью, его здесь нет, и поэтому мы все писаем и писаем. Но мы верим в то, что сказал старший брат, и нам страшно. Когда мы писаем, нас пронзает чувство сладкого ужаса. Задержать на мгновение струю, вдох, страх – что нас ждет потом? Смотри! Я еще могу двигаться! А ты? Мы спасены! Давай еще раз. Спасены! И еще раз. У нас получилось!

Как же он похож на тебя, мой маленький малыш! С ума сойти. «Этот ребенок решил появиться на свет во что бы то ни стало», – сказала гинеколог. Это было три года назад – всего через месяц после выкидыша я снова забеременела. А еще через несколько недель, в канун Нового года, я увидела в унитазе кровь – я знала, что это значит, но не хотела верить, я верила только в то, что этот ребенок решил появиться на свет во что бы то ни стало , и оказалась права. «Как хорошо, что ты здесь», – сказала я, когда малыш родился, весь помятый и синий, а он щурил на меня свои кротовьи глазки. Один глаз, левый, был кроваво-красным – при родах лопнул сосуд. Недели шли за неделями, а улучшения не наступало. А потом, словно по мановению волшебной палочки, ребенок вдруг стал невероятно прекрасным. Розовым, гладким, голубоглазым. Откуда эти голубые глаза? У нас у всех глаза темные – у мужа, у меня, у первого сына. Откуда эти голубые глаза? Это твои глаза.