Моник Швиттер - Двенадцать раз про любовь

– Я испытывал жгучее желание рассказать тебе, как мне хорошо. Показать тебе, как прекрасно быть влюбленным. Разделить с тобой это чувство. Понимаешь?

– Нет.

– Я люблю тебя.

Он поцеловал меня и сел в свою новую машину – старый «фольксваген-пассат». Опустил стекло. «Мы слишком отдалились друг от друга», – сказал он. Мы кивнули друг другу. «Доброй дороги!» Я помахала ему вслед. Он завернул за угол, как всегда, и я увидела, что он шевелит губами, как всегда. «Улица с односторонним движением. Движение велосипедов в обоих направлениях. Разрешенная скорость – тридцать километров в час». И как всегда, я испытала смешанные чувства – нежность и в то же время неловкость.

Я стала присматривать работу поблизости от него. В театре Граца сменился художественный руководитель. Я слышала, Грац – красивый город, немного в стороне, конечно, на юго-восточной окраине немецкоязычного пространства, что мне там, черт побери, делать, но город красивый, я слышала. Когда я подписала договор с Грацем, он сообщил, что разорвал свой с Зальцбургом и переезжает в Берлин, хочет побыть свободным художником . «Мне кажется, мы все время не совпадаем», – сказала я.

А когда наступила осень и приближался его день рожденья, он дважды приехал, не предупредив, и позвонил в дверь, хотя у него были ключи. И когда я открыла, спросил, одна ли я.

Он привязался ко мне. Стал приезжать намного чаще, чем раньше. «Девятьсот километров – это ерунда, – говорил он, – пустяки, восемь часов, проблем нет». Он теперь сам может распоряжаться своим временем, он ведь свободен, мог бы вполне сказать – без работы. Дни он проводил на автобане, ночи по большей части в моей постели. Деньги у него закончились, он зависал у меня неделями, покупал продукты, готовил, наводил порядок в доме. Интересовался исключительно политикой. Круглосуточно переключал каналы в поисках новостей. Говорил, что мир невыносим и в новом тысячелетии ничего не изменилось, скорее наоборот, он должен мне это показать, вся эта несправедливость, она же повсюду, от нее с ума можно сойти. Он выключил телевизор. Сказал, что в начале нового года у него кое-какие встречи в Берлине, он начинает карьеру в кино. Он появлялся все реже, а однажды вечером, весной, попросил меня приехать как можно скорее. Я сказалась в театре больной, опоздала на ночной поезд, села на первый попавшийся, доехала с тремя пересадками. Он встретил меня на вокзале и заявил, что влюблен. «Мне нужно сначала выспаться, – сказала я, – можно?»

Я лежала на его матрасе и думала о фразе, которую не произнесла у гроба моей бабушки, о той единственной фразе, которую не опустила к ней в могилу, она прилипла ко мне, как полиэфирная смола или как лапки геккона к отвесной стене, я просто не могла от нее избавиться: «Любовь не выбирают, душа моя». Она погладила меня по щеке. Я улыбнулась ей и сказала: «Это должно прекратиться».

Стук исчез. Тишина. Зато теперь щиплет глаза. На экране перед моим взглядом танцуют черные значки, вверх-вниз, вверх-вниз. Касаюсь щеки. Ах, бабушка. Что это такое – любовь? Почему она может прийти и уйти? И куда она уходит, когда уходит?

У меня температура. Голова трещит, в ушах гудит. Сначала я подумала, что это опять морзянка, к ней я уже почти привыкла – точки-тире диктуют мне все время одни и те же слова: дым, время, дитя. Но последние несколько дней боль вызывает любое движение, я с большим трудом заставляю себя выгуливать собаку и после обеда забирать детей из садика, играть с ними, готовить им, смотреть за ними, укладывать их спать. Муж почти каждый день уходит в вечернюю смену. Днем, когда я работаю, когда сижу в своей комнате и пишу, он валяется в кровати или смотрит телевизор. Но отдохнуть ему не удается, он постоянно без сил; лишь изредка вскакивает, словно пронзенный невидимой молнией, и торопливо стучит по клавиатуре ноутбука, а потом снова опускается на подушки и жмет большим пальцем на кнопки пульта управления.

«Давай, давай, дальше! Один за другим, – бормочу я, делая на кухне кофе, – одно переходит в другое, одна любовь – в другую. Или нет? Или любовь неизменна? Все время одна и та же? Может, она просто наполняет разные сосуды? Является нам в разных мужчинах, принимает разные обличья, оставаясь одной, единственной, настоящей? Значит, это не любовь меняет лица, а любимый? Один за другим, мужчина за мужчиной… Иоганн… – Я размышляю, заливая в кофеварку воду. – Да, Иоганн тоже был».