Маргарита Зверева - Одуванчики в инее

– Никуда я тебя не собиралась прогонять! – испуганно приговаривала мама, гладя меня по взъерошенным волосам на затылке. – Ты что, Воробышек?

Потом я долго повторял, что все тут не так и что я хочу домой, а мама слушала и молчала. Вдоволь наплакавшись, я заснул, а когда снова проснулся, уже стемнело, и мамы рядом не оказалось. На столике рядом с моей кроватью она оставила несколько книжек, и я жадно вцепился в первую попавшуюся. В этой обстановке я смог бы зачитаться даже учебником по математике, лишь бы не пялиться в потолок или на дверь в предвкушении хоть малейшего происшествия, будь то приход врача.

Врач с блокнотом в руке и раздраженным безразличием в глазах появился за время моего бодрствования раза два, и каждый раз он распоряжался вкалывать нам в попу по большому шприцу, поэтому радоваться его визитам не стоило, но, когда тебе решительно нечего делать, даже боль кажется приятным разнообразием.

Женя не говорил со мной и не смотрел в мою сторону, а маленький мальчик хныкал и плакал все время, пока не было его мамы. Но приходила она, к счастью, часто. На окно падали первые нерешительные снежинки, и мне показалось, что в палате запахло елкой и пряниками. Моим любимым временем года было начало каждого сезона, и я мучился от того, что приходилось сидеть взаперти, не имея возможности забежать к господину Дидэлиусу за баночкой из Лапландии или с Камчатки, чтобы с упоением предаться зимнему настроению у себя на подоконнике рядом со светящимся глобусом.

Снежинки все бодрее заметали окно и покрывали город волшебным полотном, тормозящим время и пресекающим суету. Я вспомнил о Джеке и задумался о том, как и где зимуют воробьи. Я был уверен, что на юг они не отправляются, но иные подробности воробьиного бытия мне были неизвестны, и я решил заняться этим вопросом сразу после своей выписки. Выписки… Повторяя про себя это прекрасное слово на разные лады, я снова провалился в неспокойный сон.

Очнулся я от того, что сквозь яркую, но уже рассасывающуюся пелену дремлющего воображения почувствовал чье-то присутствие. Моргая, я вгляделся в темноту и рассмотрел черное пугало на стуле возле своей кровати. Я уже собирался вскрикнуть, как понял, что это…

– Мирон! – восторженно воскликнул я, и он тут же довольно больно хлестнул меня рукой по рту.

– Тссс! Ты чё орешь?!

– А что такое? – зашептал я и потер губы, наверняка почерневшие.

– Думаешь, меня сюда кто-то пустил бы? – прошипел Мирон и растопырил руки. Выглядел он и правда, как чучело с дынной грядки. Снова. Видно, его уже долго никто не пускал к себе помыться.

– А как же ты прошел? – с уважением поинтересовался я.

Мирон гордо ухмыльнулся.

– Мы, детдомовские отпрыски, знаем все секреты и ходы больничных строений.

– Ты уже был в этой больнице?

Мирон покачал лохматой головой и фыркнул.

– В этой конкретно нет. Но, думаешь, они сильно изощряются при планировке этих концлагерей? Все ясно, как павлинья глупость!

– А почему павлины глупые? – почесал я голову.

– Ты их когда-нибудь видел? – закатил глаза Мирон.

– Ну, на картинках…

– А вот ты загляни настоящему павлину в глаза! И спроси его, зачем он хвост такой за собой таскает.

– Ну как, для красоты, наверное…

– Или чтоб его скорее кто-нибудь сожрал? – предположил Мирон.

Я растерялся. За павлинов было немного обидно.

– А ты-то хоть раз живого павлина видел? – вступился я за пернатых друзей Джека. – И спрашивал его про предназначение хвоста?

Мирон зевнул и сделал вид, что не расслышал моих доводов. Развалившись на стуле, он осмотрел нашу палату и моих посапывающих соседей.

– Недурно у вас тут, недурно, – вынес он свой вердикт. – Хотя бы плесень стены не поедает, да и из щелей вроде не сильно-то тянет.

Внезапно я расплылся в удушающей благодарности.

– Мирон, – шмыгнул я носом. – Спасибо, что ты пришел, несмотря на все препятствия.

– Ты только не реви, – насторожился мой друг-домовой. – Почему мне не прийти-то было?

Я пожал плечами и стыдливо смахнул слезу с щеки, а Мирон резко наклонился ко мне и зашептал еле слышно.

– Я, кстати, с новостями с линии фронта. Там ваши друзья из второго подъезда времени не теряют, пока вожак Вольных птиц захандрил. Притащились в наш подъезд и ходят по квартирам, всякую мишуру якобы на благотворительность продают. С такими скорбными лицами, все такие паиньки-пионерчики. Я бы их рожи фальшивые в гуталине вымазал!

В груди моей заколотилось сердце. Я и не думал о том, что во время моего досадного отсутствия могли развиваться какие-то события по делу Ляльки Кукаразовой. Как это было все-таки непозволительно – вожаку валяться без чувств! Я не без стона сел более прямо и расправил плечи.