Ольга Славникова - Прыжок в длину

Самое обидное, что после этого Женечку вытолкали со склада взашей – причем впервые за все время на проходной обнаружился охранник, морщинистый, пыльный, с тревожными глазами навыкате и плоскими усами, напоминающими крупную бабочку-ночницу: он дотошно записал Женечкины паспортные данные в рассохшийся журнал. Работяга, что вытащил Женечку из-под скачущих железяк, этого случая так не оставил. В одно прекрасное утро он заблямкал в дверь ведерниковской квартиры и предстал, глядя исподлобья, поглаживая себя квадратной негнущейся ладонью по склоненной голове, по редким пегим волосам. Другая рука работяги висела на марлевой тесемке неудобным белым углом. Сперва посетитель, отрекомендовавшийся Севой, оператором, пребывал в сердитом настрое. Он сообщил разволновавшейся Лиде, что «из-за вашего обормота» сильно пострадал, перелом и трещина, теперь уже месяц больничный, дорогие препараты, неизвестно как срастется, а у него, у Севы, семья. Сева, конечно, в курсе, что здесь обормоту не родные родители, а все-таки, если взялись, нельзя допускать его беспризорничать, лезть на производственную территорию, где, если бы не Сева, обормот получил бы травму мозга, а то и вовсе – того.

Приговаривая так, работяга, усаженный на лучшее место за кухонным столом, солидно прихлебывал чай, осторожно кушал бутерброд с икрой, иногда роняя капельку жирных зерен на поношенный гипс. Он был, в общем-то, хороший человек, непьющий и невредный, во всем аккуратный. У него у самого сын Колька, вылитый, что интересно, и дед, и отец, хоть вклеивай ему в паспорт свою, времен семидесятых, или дедову послевоенную карточку, хулиганил как-то совсем не по-русски, даже не по-мужски, не дрался, а ходил с плакатиками, которые ему давали пучеглазые тетки в жестких кудряшках, а потом за эти плакатики попадал в милицию. Сева не знал, как с незнакомым Колькой справляться, пороть вроде поздно. Сюда же, к опекунам обормота, он, хоть и сердитый, пришел скорее поговорить, толково посоветоваться, ну, а если дадут компенсацию в виде денег, он, Сева, кочевряжиться не будет.

Работяга, разомлевший от угощения, с удовольствием развивал перед испуганной хозяйкой свои серьезные житейские мысли – и тут в дверях кухни показался, саданувшись о косяк инвалидной коляской, хмурый хозяин, совершенно бескровный, с большим маслянистым лбом, к которому прилила смокшая прядь. Но не бледность и не тяжелое выражение с трудом поднимаемых на собеседника глаз вывели работягу из приятного равновесия: он увидал на инвалидном кресле – культю, завернутый в спортивную штанину кусок человечьего мяса. К ужасу работяги, другая нога заканчивалась не стопой с пальцами и пяткой, а завязанным на штанине мертвым узелком. Душу работяги лизнуло холодным ветром, ровно настолько, чтобы работяга ощутил, что она, душа, существует. Каким-то образом Сева вдруг догадался, что со своим переломом и девятью тысячами рублей непредвиденных затрат он невероятно легко отделался. «Куда же вы, сейчас пирог поспеет!» – слабым голосом воскликнула Лида, но гость уже ломился из кухни, бормоча на своем пролетарском извинения пополам с матерками. Больше Севу не видели.

Хуже, чем Севе, досталось от Женечки отличнице Журавлевой.

Одиннадцатым классам сделали подарок: арендовали для физподготовки бассейн. Дважды в неделю, во вторник и в пятницу, одиннадцатый «Б» набивался в одышливый желтый автобус и ехал, болтаясь на поручнях, в расположенный на территории полумертвого завода аляповатый фитнес-клуб. Сам бассейн, построенный некогда для славного трудового коллектива, был хорош: просторный, олимпийского размера, еле освещенный бледным электричеством, он величественно нес на себе отражения высоких, слегка закопченных окон, и темный пловец, рассекающий эту ртутную гладь, сам казался ртутным и водяным сгустком, колебанием сумрачной среды. Темные канаты, все еще разделявшие бассейн на восемь спортивных дорожек, прилипали к воде и снова отлипали, блестели жидким серебром.

Коммерческая структура, приспособившая бассейн для обывательских нужд, позаботилась убрать трибуны, а на их место поставила пластиковые пляжные лежаки и сделанные из той же пластмассы ядовито-зеленые пальмы, чьи плохо пропечатанные листья были перепончатые, будто лапы лягушек. Тут же кое-как работали автоматы по продаже прохладительных напитков, в которых то и дело застревали то бутылка, то сдача. Дальше располагались, разгороженные белой крашеной фанерой, кабинет массажа и косметический кабинет, закуток на две маникюрши, чьи клиентки, сидя на крошечных стульчиках, напирали друг на дружку плотными спинами и сцеплялись сапогами. Из приоткрытого тренажерного зала слышалось уханье, механический мерный грохоток, чьи-то белые икры мелькали, вздуваясь, на черной беговой дорожке, гудела и ныла низвергнутая на пол, похожая на колесную пару грузового вагона тяжкая штанга.