Ольга Славникова - Прыжок в длину

Однако Ведерников знал, что отговаривать Киру совершенно бессмысленно. Он слабо верил в то, что русскую знаменитость окружат заботой и защитой, что ее ясное обаяние сработает там, где стелются совсем другие миазмы и магнетизмы, где все вытаращенные в камеры политики добиваются как раз неясности, а местность напоминает горящее торфяное болото, где сверху немножко черненько, немножко дымненько, а внизу, под сохнущими корнями жизни, – огненные пустоты, адские печи для тех, кто решит покопаться поглубже. Он понимал, что пока Кира не вернется из своей безумной и праздной экспедиции, предстоит лечить беспокойство убойными снотворными таблетками. Все, что Ведерников мог, – это к ее приезду очистить от Женечки Москву.

Но вот – мог ли? Негодяйчик дома уже с полмесяца и до сих пор жив. Ведерников проделал колоссальную работу, мысленно перетаскивая каменную тушу жертвы по своей квартире, по подъезду, по двору – а толку ноль. Он догадывался уже, что причина не в сложных, с помехами, ситуациях, не в животной силе альфа-самца и даже не в одноразовом оружии. Всегда имелись минутные, секундные возможности – но всякий раз рука, сжимавшая начиненную машинку, утрачивала жизнь, превращалась в косный протез. Это напоминало ту личную бесконечность над прыжковой ямой, что, при безумных усилиях, сожмется до микрона, но не пропустит к рекорду. Что-то не подпускало Ведерникова к убийству. Он не имел понятия, как с этой преградой обращаться. Собственное сознание выстраивало ему хитрые ловушки. Давеча, выхромав из Женечкиного подъезда, весь липкий от пота и с раздавленной «макаровым» ликерной конфетой в кармане, Ведерников уже понимал, что фарсовый папаша Караваев, не пустивший к сыну убийцу с пистолетом, – личная его галлюцинация. Так же точно никакой фантом в телогрейке не являлся в череде мотылевских засланцев, а мешок молодой картошки Лида купила у рыжеватых говорливых мужичков из-под Смоленска, развозивших свои урожаи по платежеспособным московским квартирам. Нет, Ведерников не трусил, он не боялся ни крови, ни тюрьмы. Он хотел только одного: чтобы в самую решительную секунду сознание его отключилось, и чтобы другой, автоматический Ведерников-два, нажал за него на курок.

А, собственно говоря, почему бы и нет?

Вот так, среди бела дня, на полпути между тусклым на солнце манежем и ожидающим яично-желтым таксомотором, Ведерников внезапно понял, для чего все эти годы копил в ящике деньги. Он и раньше догадывался, что у этих денег, набирающих с годами центробежного магнетизма, есть миссия. Теперь он наконец узнал, в чем именно эта миссия состоит.

Вечером, оставшись один, Ведерников принялся потрошить лежалые конверты. На полу образовалась пожелтелая куча, напоминавшая собранные для сожжения палые листья. Считать широкие цветные деньги было муторно, Ведерников, шевеля губами и пальцами, то и дело сбивался. В итоге, после многих пересчетов, получилось восемьдесят шесть с половиной тысяч. Конверты, обследованные повторно, выдали еще две утаенные, прилипшие изнутри двадцатки. Плюс те четыре тысячи, что предназначались для покупки пистолета и лежали теперь отдельно, в ящике стола. Почему-то Ведерникову казалось, что денег должно было собраться несколько больше. Но и получившейся суммы, разложенной стопками по мастям, предположительно хватало с лихвой.

Как ни скудны были знакомства домоседа-инвалида – в этом тусклом кругу присутствовали по меньшей мере три персонажа, очевидно связанные с криминалом. Первый – это, конечно, сам Женечка, благотворитель и бизнесмен. Второй – Корзиныч, дай бог ему здоровья и достроенного дома. Третьим был заматеревший Аслан, принадлежность вечернего двора и ревностный пастух своей «тойоты», издававшей, в случае задержки Лиды, коровьи недоенные звуки. Много лет Ведерников видел Аслана только в проекции сверху: обритая башка симпатичного кавказца была в точности того же размера и почти того же цвета, что светивший над ней синюшный фонарь, и, когда Аслан, распахнув водительскую дверь и не присаживаясь, гудком торопил женщину, задница его напоминала тыкву.

Судя по обрывочным сведениям, Аслан был мирным торговцем фруктами и овощами. Однако некоторые Лидины пьяненькие заявления позволяли предположить, что и за овощи нынче убивают. Нахлебавшись по углам из своих сладких бутылок и фляжек, мокрогубая Лида чувствовала потребность угрожать и хвастать – и не стеснялась эту потребность удовлетворять. По ее развязным словам выходило, что Аслан всегда имеет при себе кинжал и автомат, а недавно «просто взял и зарезал» глупого человека, пытавшегося отжать у его семьи четыре киоска. Еще до сведения Ведерникова было доведено, что скоро Аслан станет совсем богатый, для этого ему не хватает «ерундовых денег на верную раскрутку». Очевидно, Лида хотела донести до Ведерникова, что, сделавшись при Аслане женщиной со средствами, она Ведерникова бросит, и, чтобы этого не произошло, ему, Ведерникову, следует хорошо постараться. Но адресат ее слезливого пафоса понял совсем другое: во-первых, Аслану, так ничего и не скопившему, нужен стартовый капитал, и, во-вторых, убийство для симпатяги – не проблема, но часть рабочего процесса. Что ж, Ведерников, со своей стороны, готов к сделке.