Ольга Славникова - Прыжок в длину

По-настоящему рассердился Женечка вечером. Уж он расстарался, обежал в сахарном поселке все магазины и магазинчики, одурел от стариковского едкого запаха сыра и приторной теплоты парфюмерных отделов, но все же явился на ужин с добытым букетом. Холодные белые розы, наоборот, ничем не пахли, зато богатый пук весил как фарфоровый сервиз. Однако долгожданная Кира, спустившаяся из номера в каком-то тусклом свитере и в трикотажных растянутых штанах, приняла роскошные розы так, будто ей вручили докучливый, обременительный груз. «Ой, спасибо, зачем, не надо было», – пробормотала она невыразительным голоском, держа букет цветами вниз, и Женечка отметил, что впервые видит ее с немытыми волосами, какими-то плоскими, деревянного цвета. Еще не все было потеряно, и негодяйчик церемонно предложил пойти поужинать в одно хорошее место – действительно приятное и весьма дорогое, где Женечка сегодня на пробу отобедал и заценил ассорти из дичи, а также чучела этой самой дичи, с виду совершенно живые, на ощупь твердые, будто сундуки.

«Да мы уже как бы с ребятами договорились», – вяло ответила Кира и кивнула в сторону ресепшена, где толклась и гоготала вчерашняя компания во главе с трескучим Мотылевым. Пришлось опять тащиться за всеми в тот самый ресторан, где Женечкины деньги не имели цены. Здесь, в демократичной тесноте, на каждого едока приходилась половина столика размером чуть больше табуретки, а свойские официанты, по тону поведения тоже как бы участники шумного ужина, протискивались и проносили кренящиеся блюда прямо над головами, заставляя клиентов наклоняться. На этот раз Женечке повезло оказаться напротив Киры, но она все равно на него не смотрела. Кира горбилась, ежилась, терла друг о дружку неодинаковые колени и зажатые между коленями ладони – а Мотылев, поигрывая вилкой в левой и ножом в правой, рассказывал анекдот. «Должно быть, месячные», – подумал Женечка, наблюдая, как угрюмая Кира свешивает свои немытые вялые стружки едва не в коричневый соус. «Катались сегодня, ваше благородие?» – вдруг обратился к негодяйчику оживленный, весь какой-то заостренный, Мотылев. «Ну, не то чтобы катался», – произнес Женечка с большим достоинством, препарируя у себя на тарелке толстокожую сосиску. «Катались, а как же! – напористо воскликнул Мотылев, и нож в правой блеснул, словно отвалил ломоть жирного, как сыр, электричества. – У меня вот тут целая фотосессия, как такое было пропустить!»

С этими словами скверный Кирин паразит выудил из кармана смартфон и, листая картинки, стал показывать экранчик потянувшимся соседям. По лицам поплыли удивленные ухмылки, а один чрезвычайно спортивный малый, весь розовый и рыжий, с физиономией как цветущая мимоза, поперхнулся и загоготал, хлопая себя по коленям. Вдруг Женечке показалось, что все сидящие за этим столом обучались с ним в одном классе. Мотылев, человек-погремушка, ничего не мог сделать негодяйчику, Женечка и не такое видел. Мотылев, должно быть, ожидал, что Женечка полезет хватать смартфон с компроматом, и выйдет для всех еще смешнее. Однако негодяйчик не двинулся с места, только вилка с ножом в его мерно работающих руках сделались какими-то трепетными, будто живые рыбешки. Он почувствовал себя уязвленным только тогда, когда рыжий, взмокший от веселья хохотун сунул смартфон прямо в лицо неулыбчивой Кире, и она, вместо того чтобы очнуться, возмутиться и пресечь безобразие, как требовала и предполагала ее справедливая натура, только кисло скривилась и снова ушла в свою безучастность, глядя перед собой глазами такими же тусклыми, как остывшая еда на ее нетронутой тарелке.

Наверное, она даже не поняла, что именно ей показывают, – так подумал Женечка, помня, что мужчина должен быть снисходительным. Он спокойно отсидел затянувшийся ужин, длившийся как сдвоенный урок с контрольной. Остатки глумливого смеха висели в воздухе, будто легкая примесь дурного веселящего газа, от них немного болела голова, но Женечка со школы к этому привык. Повторная неприятность произошла, когда компания наелась и стала разбредаться. В самом начале Женечка не проследил, куда в суете и тесноте девался букет, и предположил, что Кира отдала цветы официанту, чтобы поставил в воду. Теперь он увидел свой с таким трудом добытый подарок небрежно брошенным на подоконник, где им занимался, терзая нарядную бумагу, черный, как пиявица, гостиничный котище, в то время как понурая Кирина спина безнадежно удалялась к лифтам, и немытые волосы, петлисто распадаясь надвое, открывали беззащитную белую шею с прилипшей цепочкой.