Борис Васильев: Господа офицеры

— Извините, Олексин, меня зачем-то зовут турки, — сказал князь. — Может быть, пойдем вместе и вы заодно попрощаетесь…

«Заодно? Аве, цезарь, моритури те салютант — так, вероятно, скажут ему друзья. Нет, князь, заодно уже не получается…»

— Благодарю. Полагаю, что успею еще сделать это.

— Тогда поскучайте.

— Вас позвали по моей просьбе, — сказал Отвиновский, когда Цертелев подошел. — На Волыни в Климовичах живет единственный человек, которому я дорог, — Збигнев достал офицерский Георгиевский крест. — Я получил эту награду из рук генерала Карцева. Если бы вы могли передать ее Ольге Совримович, князь.

— Я непременно исполню вашу просьбу, — Цертелев спрятал орден. — Волынь, Климовичи, Ольга Совримович.

— Вы оказываете мне огромную услугу, — Збигнев помолчал. — Естественно, для Ольги я погиб в бою.

— Безусловно, Отвиновский.

— Смотрите, что с Олексиным? — вдруг крикнул Меченый.

В морозном воздухе никто не расслышал выстрела, тем более, что Гавриил прикрыл револьвер полой полушубка. Когда князь подбежал, Олексин был уже мертв.

Россия гордилась войнами, гремевшими в начале и конце ее золотого девятнадцатого столетия. Первая спасла отечество и свергла власть гениального узурпатора; победы обещали свободу, и неисполнение мечтаний породило декабрь на Сенатской площади. Вторая подарила свободу другим, оставив России одни надежды, и бомба Гриневицкого была итогом этих напрасных надежд. Обманутые ожидания обладают странным свойством концентрироваться в динамите.

Часто выигрывая войны, Россия еще чаще проигрывала мир, ибо исход войны решает народ, а миром распоряжается правительство. И правительство, проиграв столь щедро оплаченный народом мир на Балканах, в порядке компенсации учредило бронзовую медаль для всех участников войны. А тем, чей подвиг оказался особо трудным, медаль полагалась серебряная, и получали ее защитники Шипки и герои «Баязетского сидения». Немного было уцелевших, и лишь одна семья в России могла похвастаться двумя серебряными медалями — семья майора в отставке Петра Игнатьевича Гедулянова. Вскоре после войны он поселился вместе с женой в станице Крымской, так и не выслужив заветного дворянства. Впрочем, он не жалеет об этом, занятый семьей, хозяйством и регулярными поездками в Тифлис, где живет одинокий, желчный, весьма неприятный отставной майор Штоквич. Он получил Георгия, тысячу рублей годового пенсиона и полную отставку: воздав должное, государь не счел возможным закрыть глаза на способ, которым Штоквич спас Армению от резни. У Гедуляновых двое детей, Тая счастлива и никогда не вспоминает, как везла когда-то в Тифлис перепуганного и жалкого Федора Олексина.

Полковник Федор Олексин тоже не вспоминает о прошлом. Он закончил Академию Генерального штаба, а после внезапной смерти своего покровителя Михаила Дмитриевича Скобелева сумел понравиться новому императору Александру III. Настоящее его блестяще, будущее прочно; может быть, поэтому он охотнее других навещает Варвару: она живет в подмосковном городишке, где ее супруг Роман Трифонович Хомяков ставит уже третью фабрику. Здесь тоже предпочитают не вспоминать вчерашнего и трезво взвешивать завтрашнее.

А завтрашнее беспокоит многих: в сумерках тревожно думается, какие знамена придут на смену угасающему русскому дворянству. Рев фабричных гудков глушит боевые кличи воинских труб, звон шпор уступает звону золота, и за разухабистыми канканами уже не слышна мазурка. Владельца Ясной Поляны, родовитого аристократа и известного всему миру писателя, очень тревожат глубокие трещины в фундаменте народной нравственности. Он ищет новый скрепляющий состав для нее в религиозном реформаторстве, создав собственное толкование христианства. Пророк опоздал к народу своему — его увели другие пророки, — но судьбе угодно было и здесь не обойтись без парадокса: первым апостолом нового учения стал народник и атеист Василий Иванович Олексин. Переехав из Ясной Поляны в Самару, он остался с Толстым навсегда. Наведавшись в гости, взял почитать последнюю работу Льва Николаевича: свод всех четырех канонических Евангелий. Труд этот настолько поразил Олексина, что он в считанные дни сделал краткое его изложение, попросив Толстого написать предисловие и заключение. Так родилось знаменитое «Евангелие Толстого», положившее начало религиозному движению толстовцев.

«Спасибо вам за хорошее письмо, дорогой Василий Иванович! Мы как будто забываем, что любим друг друга. Я не хочу этого забывать — не хочу забывать того, что я вам во многом обязан в том спокойствии и ясности моего миросозерцания, до которого я дошел…» —