Вера Колочкова - Зима Джульетты

– Нет, милая, не плохо. Если по обоюдной любви – очень даже хорошо. А если один любит, а другой дурака валяет… Адам очень свою жену любил. Ах, как он ее любил!.. Она ж красавица была, глаз не оторвать. Я все время удивлялась – чего она его выбрала, если не любила, могла бы лучше себе в материальном смысле партию составить. А потом вообще выяснилось, что она ему изменяет. Основательно изменяет, давно в другой постели валандается, с первого года семейной жизни. Случайно выяснилось…

Старуха замолчала, снова потянулась губами к стаканчику. Сделав глоток, вздохнула длинно, прикрыв глаза черепашьими веками и будто исчезла, ушла туда, в болезненное воспоминание.

– И что? – робко переспросила Люба.

Юля глянула на нее сердито, дернула за рукав – перестань, мол, неловко уже за твое любопытство.

– Что, что! Ничего! – продолжила Вероника Антоновна. – Стала она у Адама в ногах валяться, повизгивать да прощения просить. Хитрая была. Мол, совсем не люблю того, другого… Странно, правда? Тоже, нашла оправдание! Если не любишь – зачем тогда мужу изменяешь? Какой смысл? Нет, я в его семейную жизнь не вмешивалась, конечно. Ни слова не сказала, ни одного комментария себе не позволила. Хотя и без того мне про эту дурочку все ясно было – не виновата она ни в чем. И не в измене дело. Просто не любила она никого, ни Адама, ни любовника своего. Вообще не умела любить, не дано было. Так, не жила, а развлекалась, тешила на мужиках свое самолюбие. Адам, видно, тоже это понял, не смог с ней жить, хоть и любил. С кровью от себя отрывал… Собрал вещи, ко мне жить ушел, этой дуре квартиру оставил, машину тоже… Все, все оставил. Видела я, как он мучается, да что могла сделать? Просто рядом быть. Да, подпортила ему бабенка жизнь. Вот же преступление без наказания, правда? А сынок мой больше и не женился, не мог никого полюбить. Так, были подружки… То одна, то другая… И довольно славные встречались. А та дурища сразу после развода в новое замужество подалась! Говорят, и новому мужу сразу изменять начала! Да только он все терпел, не разводился. Такой уж путь выбрал – если, мол, любишь, все терпи. А мой Адам не смог… Любил страшно, но не смог. Может, и зря не смог?..

– Нет, не зря, не зря… – тихо прокомментировала Любочка, смахнув со щеки набежавшую сентиментальную слезу.

Юля глянула на Любочку, поморщилась недовольно. И вообще, неприятно было, что старуха сейчас про сыновнюю жизнь так отчаянно разоткровенничалась. Но не оборвешь же ее замечанием.

– Да, трагедия, что говорить! – продолжила тем временем Вероника Антоновна. – Вот и получается, что я около себя его не держала, он сам… А теперь уж я привыкла, теперь поздно, я и сама теперь страшно боюсь каких-то перемен. Не хватит у меня мудрости его к кому-то отпустить – теперь. Материнская мудрость – она ж тоже свой ресурс имеет, который к старости совсем истончается, и это уже не материнская мудрость, а сплошной эгоизм в чистом виде. Нет, не отпущу от себя, на его руках и помру… Я ведь уже на последнем этапе старости, скоро мой срок придет. Вот тогда пусть что хочет, то и делает! А пока… Ладно, везите меня домой, устала я что-то. А бутылку суньте в пакет и обратно под листья спрячьте, там же, под пеньком.

Отвезли Веронику Антоновну, распрощались довольно сухо. Вернее, Вероника Антоновна простилась сухо, просто махнув ладонью – идите, мол… Наверное, неловко ей было после своих откровений. Кто они были, по сути? Чужие люди.

Обратно шли по дороге молча, каждая думала о своем. Вдруг Юля неожиданно для себя спросила:

– Люб… А ты хотела бы дожить до таких лет?

– Не знаю… – пожала плечами Люба, глядя себе под ноги. – Я тоже сейчас об этом думаю… Знаешь, я и так сижу обузой на шее у дочки, а она замуж собралась. И я не смогла сдержаться, устроила ей истерику – как я без тебя, мол, одна буду! А сейчас я жалею, что так себя вела. Нет, пусть лучше наши дети будут от нас свободны.

– А мой сын тоже жениться собрался. И я тоже восстала, как идиотка последняя… Но ведь не нам решать, у кого какой срок ухода, правда? Человек предполагает, а бог располагает! Не ляжешь ведь, не умрешь по собственному желанию! – сказала Юля.

– Конечно. И вообще, что у нас за разговор? Нам еще рано думать о смерти! У нас еще, можно сказать, самое младенчество старости! – поддержала ее Люба.

– В смысле? – удивленно посмотрела Юля на нее.

– Ну, я где-то читала, что старость – это другая жизнь. Как дополнительная проекция на уже прожитую. Сначала бывает младенчество старости, потом детство, потом юность, потом зрелость. А потом уже сама старость-старость. Я бы предпочитала на этапе юности уйти… Ну в крайнем случае зрелости. Хотя, действительно, мы выбирать не можем! А скажи, Юль… Ты бы хотела такую свекровь, как Вероника Антоновна? Нет, я не конкретику имею в виду, чтобы она была твоей свекровью, но в принципе?