Вера Колочкова - Зима Джульетты

– Не знаю, Люба… У меня своеобразное отношение к проблеме, я ведь очень долго со свекровью жила. Со свекровью и без мужа. Он у меня погиб, когда сын еще не родился. И поэтому – не знаю… Наверное, это зависит от того, как сильно ты любишь мужа. Я своего очень сильно любила, даже мертвому не могла изменить. Может, потому и свекровь принимала со всеми ее слабостями и сложностями характера. Нет, мне трудно на эту тему говорить…

– Извини, Юль. Я ж не знала.

– Да ничего. В общем, если коротко обозначить ответ… Да, я бы смогла с любой свекровью жить. Если бы ее сына любила. Я думаю, любовь вообще даром не дается, обязательно какое-то к ней бывает приложение. Или нагрузка. Или испытание… Да, именно так – испытание. Я думаю, с этой Вероникой Антоновной вообще невозможно жить на одной территории, уж это точно испытание не для слабонервных. Тут, Любочка, на облаке не отсидишься и стихами не отобьешься, тут эмоционально вкалывать надо, терпеть… А впрочем, это всего лишь мое мнение, Любочка.

Поздно вечером приехал Адам, постучал в дверь их номера. Юля была на балконе, открывать не пошла, зато Люба кинулась к двери опрометью.

– Заходите! – радостно приветствовала она его. – Мы с Юлей выполнили ваше поручение, Адам, побывали у вашей матушки!

– Да, я в курсе, спасибо… А Юли разве нет? Она гуляет?

– Нет, Юля на балконе.

– А можно я пройду на балкон?

– Да, конечно…

Дальше все происходило так, будто Юля наблюдала за собой со стороны. Показалось, это душа ее вылетела из тела и стоит в сторонке, усмехается – посмотрим, как ты будешь выпутываться.

Вот Адам ступил на балкон, шагнул к ней. Взял за руку, медленно поднес ее ладонь к губам. И смотрит на нее. А она – на него. Глаза так близко друг к другу… А душа ее стоит в уголке, улыбается, шепчет – хватит в Кончиту играть, хватит… Вот оно, твое откровение! Радуйся! Не прячь глаза и не дергайся испуганной ланью, возраст не тот.

А из балконного проема – удивленный вздох Любочки. Удивленный и шокированный ее вероломством. Отвернулась, обиделась, ушла.

«Уйди… – мысленно попросила Юля Адама, глядя ему в глаза. – Видишь, что из всего это получилось? Обидели человека…»

«Да, я понимаю… – так же молча ответил ей Адам. – Неловко получилось. Давай вместе уйдем».

«Нет… Ты уйди, я сама с ней объяснюсь… Хотя – чего я буду объяснять? Сама не знаю… Уйди, пожалуйста».

«Хорошо, как скажешь. До завтра?»

«До завтра…»

Адам ушел, а Любочка закрылась в ванной. Потом вышла с заплаканным лицом, прогундосила слезно:

– Давай спать, Юля… Я спать хочу.

– Послушай, Люба…

– Нет, нет, не говори ничего… Я правда спать хочу. Верхний свет выключу, ладно?

– Да, конечно. Как хочешь.

Люба плакала в подушку половину ночи. Очень тихо плакала, изо всех сил сдерживаясь. Так плачут дети, думая, что их не слышат – хлюпая носом и тихо подрагивая дыханием. Юля тоже не спала, лежала, пялилась в темноту, мучилась совестью. Да разве она виновата, если оно само так произошло? Или виновата? И вообще – что такое произошло? И хорошо ли это, которое все-таки произошло?

Потом вдруг вспомнились слова Вероники Антоновны, когда она рассказывала им историю своего сына – были, были у него потом подружки… То одна, то другая. И довольно славные среди них встречались.

И подстегнуло вдруг, отрезвило. Сама себе задала жесткий вопрос: а ты какая будешь подружка? Тоже из тех, из «довольно славных»?

Под утро она решила уехать. Просто сбежать. Любочка, наплакавшись, спала крепким сном, тяжело дышала опухшим от слез носом. Если тихо встать, тихо собрать вещи, она даже не проснется.

Кажется, первая электричка уходит в семь утра… Если выйти в седьмом часу, можно успеть дойти до станции?

Если идти быстро – вполне…

Значит – надо действовать решительно, не оставляя себе времени для сомнений! На сборы – пятнадцать минут. И не забыть Любочке прощальную записку оставить. Прости, Любочка, мое лукавство невольное и отчаянное, не обижайся, не поминай лихом… Вообще никогда обо мне не вспоминай, не стою я того.

Дурацкая, конечно, записка вышла. Сумбурная. Но ладно, все равно некогда переписывать. Надо бежать!

Она пришла на станцию рано, до прихода электрички оставалось пятнадцать минут. На перроне было пусто, лишь какой-то хмырь бродил в отдалении. Странного вида хмырь, в клетчатом пиджаке, в кепке и с тросточкой. Наверное, местному Козлодоеву не спится, вышел поутру на станцию электричку встречать, лелея свои козлодоевские надежды. Да черт с ним… Юля бухнулась на скамью на перроне, пытаясь восстановить дыхание после быстрой ходьбы…