Сергей Кузнецов - Учитель Дымов

Будущее исчезает не когда ты чувствуешь приближение смерти, а когда дни становятся неотличимы друг от друга, когда оно перестает таить в себе неизвестность, перестает будоражить воображение. Сколько бы ни прожила, будешь жить в этой квартире, спать на этой кровати, даже надевать по утрам будешь ту же одежду, потому что зачем покупать новую – не так уж долго осталось носить ту, что есть.

Сколько бы ни прожила, больше не встретишь новых людей, а если встретишь – не запомнишь. Твой мир, твое настоящее сжимается: всего-то тебе осталось две комнаты и кухня, лестница и лифт, двор и дорога до магазина, да и те – лишь когда сойдет снег, то есть, возможно, уже и никогда. Записная книжка – если бы еще сохранились настоящие записные книжки – тоже становится все тоньше, все меньше людей звонят тебе, все меньше людей, которым тебе хочется позвонить. И это не говоря о тех, кто навсегда убыл, о тех, встречу с кем тебе не надо будет предварять телефонным звонком, если, конечно, не считать тот самый, 03, по которому позвонит Валера, когда тебе придет время отправляться к тем, кого больше нет.

Записная книжка сжалась до двух телефонных номеров, Валера и Андрей. Валеру ты видишь каждый день, а вот Андрея не видишь почти никогда с тех пор, как он, послушавшись твоего совета, уехал учителем в Тулу. Что до других людей, то когда-то у Валеры бывали гости, ты их встречала, стараясь одеться покрасивей, но теперь из гостей – одна Наташа, молодая еще женщина, шестьдесят с небольшим. Когда они сидят вдвоем, ты из комнаты ни шагу, мало ли чем они там заняты?

Вот и все твое настоящее: две комнаты и кухня, из-за стены бурчание и бульканье соседского телевизора, да еще из окна виден занесенный снегом дальний угол двора, где почему-то никогда никто не ходит, разве что рано утром или поздно вечером, когда все равно на улице зимняя тьма и не видно ни зги.

Вот и все твое настоящее: Валера и Наташа, да еще Андрюша, который так далеко, что день за днем все больше превращается из настоящего в прошлое, благо прошлого у тебя очень много, накопилось за восемьдесят четыре года, и теперь перед сном можно, как в детстве, лежать, укрывшись одеялом, в той же самой комнате, где ты засыпала семьдесят лет назад, только вместо будущего перебирать прошлое, потому что будущего у тебя почти нет, да и настоящего так мало, что и то и другое скопом не жалко обменять на прошлое, где остались все фантазии и мечты, все несбывшиеся варианты будущего, счастливые концы для грустных историй, исполнение надежд, исцеление печалей.

Вот ты стоишь, молодая и прекрасная, в длинном белом платье, в прозрачной фате, то ли на красной дорожке в загсе, то ли под венцом в церкви. Вот, тяжело дыша, ты поднимаешься по крутой лестнице, опустив глаза, глядя на свой живот, такой огромный, что ты придерживаешь его снизу руками, поднимаешься и только на верхней ступени бросаешь куда-то вбок быстрый, лучащийся счастьем взгляд. А вот ты вынимаешь из лифчика большую, налитую молоком грудь, и крошечный разинутый в крике ротик вдруг находит сосок, и сразу наступает тишина, нарушаемая младенческим причмокиванием и твоим глубоким дыханием.

Вот оно, будущее-в-прошедшем, то, что могло с тобой случиться, но так и не сбылось, и вот потому эта дремотная кинолента, эти движущиеся картинки составлены из фрагментов чужих жизней – чужая свадьба и чужое венчание, чужая беременность, подсмотренная на лестнице куйбышевского меда, воспоминания о маленьком Валерике и кормящей Оле.

Ты лежишь в темноте, по самый подбородок укрытая одеялом, прошлое омывает тебя, как скользящая вода, и вместе с ним ты скользишь вниз по течению все дальше и дальше…

Вот Валерик и Андрюша сидят за столом, раскрасневшиеся, довольные, оба громко смеются, широко разевая рты и откидываясь на стуле, наверное, над чем-то страшно неприличным, потому что, когда ты входишь на кухню, они тут же смущенно замолкают, и Валерик даже прикрывает рот ладонью, а Андрей еще раз хихикает, уже тихо, и Валерик прыскает в ответ, а потом оба с серьезной миной отворачиваются друг от друга, смотрят на тебя, и Валерик говорит: «Теть Жень, поужинаешь с нами?»

Вот снег хрустит под ногами, стая черных ворон проносится на фоне ультрамаринового неба, и на этом же фоне – темные ветви замерзших деревьев, янтарные купола Новодевичьего, ты идешь осторожно, чтобы не упасть, и вдруг кто-то подхватывает тебя под локоть: бабушка, позвольте, я помогу! – незнакомый парень в дутой куртке, неужели тоже в церковь? Значит, нам по пути, вот и хорошо, вот и славно.