Алексей Шепелёв - Настоящая любовь / Грязная морковь

Я подошёл к калитке, но домой не зашёл, а пошёл в сад. Здесь все эти краски-цветы тыкались мне прямо в глаза… Дурманящий запах и странная тишина. Цепляясь за ветви, запрокинув голову в небо, всасывая влажный воздух… Я вдруг выскочил на полянку в центре сада, вздымая руки… Подпрыгнул – казалось, метра на два – небеса пронзила гигантская молния, гром шарахнул так оглушительно, так близко, что удар отзывался гулом в огромной железной бочке!.. Вслед за редкими каплями влил такой поток мутной воды, что я… с трудом мог подпрыгивать внутри его… Я прыгал, танцевал, кувыркался, захватывая горстями землю, кидал её в белые цветы – а дождь тотчас всё смывал… Вымокнув до нитки, извалявшись в грязи, даже наглотавшись… я вспомнил ещё одну радость – технократическую – «Вот бы сейчас послушать Piccadilly Circus», – подумал я (тогда я уже здорово пробавлялся эйсидом)…

Дома, к моему удивлению, никого не было. Я скинул одежду, надел другую, завалился на раскладушке в терраске, закрылся толстым одеялом. Плеер с подключённым к нему полтораваттным динамичком вещал мне 2 Unlimited 91-го года. Я прослушал кассету с обеих сторон раз так шесть, потом колоссальным усилием воли поднялся и заменил кассету. Раз 12 я таким образом прослушал какую-то слюнявую приблатнённую дворово-тюремную… кассету! Причём не испытывая гадливости и даже всегда подпевая в одной песенке, что-то вроде «Потому что вот Алёшке засадили в (что-то) нож!!!» Позже я ненадолго заснул.

– Он ведь фаталист?

– Скорее – нет. Он говорит: человек – сила. Человек может строить жизнь, изменять её по своему усмотрению. Но не просто так, а при одном условии. Ему нужна вера – поддержка сил зла или добра. Если же человек не верен ни злу, ни добру, то он нейтральный элемент Вселенной, деятельность всей его жизни равна нулю. Сколько кислорода он потребит, столько и выделится, когда он превратится в землю, на которой не будет его человеческого следа, никакого – потому что он материальный субъект, в нём нет идеи, изменяющей материю. [Наверно, так я в 1993 году предвосхитил свои будущие занятия образом Ставрогина.]

– Да, может быть, оно и так.

– Ладно, пойду спать, поздно уже.

Проснулся я так хватаясь за реальность – как тот, кто во сне тонет. Но это был не потоп, а, так сказать, эврика. Ухватив из сна кусок какой-то истины, я бросился записывать его: 12 разделить на 3 или 4 равно 3 или 4!!! Что это такое, я так и не понял. Во сне сие было как «теорема доказана» после сложнейших перипетий в трёхэтажных формулах, а здесь, извините, бессмысленно. Несколько секунд меня ещё не покидало ощущение смысла, ощущение прочных (но скользких!) монолитов реальности сна: 3 или 4, между которыми затесалось наше 12. (Позже, когда я стал уже немного читать, такими монолитами мне казались сны, искажающие и расцвечивающие миры если уж не Вальтера Скотта, «Острова сокровищ» и «Человека-невидимки», то – всё-таки чуть позже – «Преступления и наказания», «Идиота», «Бесов», «Котлована», «Ады-ардора» и даже «Теми и грязи», включающие меня в действие… а моя бедная бытовая жизнь – я уже никуда не стал ходить совсем – их придатком, довеском физических неудобств.) Осознав, что уже вечер, я отправился на кухню.

Тут я наладил магнитофон и, не в силах противостоять накату эмоций, снабдил поглощение пищи такими прыжками, что… соседка, которая привязала наших коров, зашедшая сказать об этом, чуть не помешалась умом… Мне сделалось стыдно, я осел в углу… Она сказала, что родители с братцем уехали на свадьбу некоего Гарика. Было уже, по-моему, семь или восемь, затемнело, и я, по-быстрому задав пойла всей живности, побежал к ней.

Владимир сидел в одиночестве, смотрел на звёздное небо, думал. Закрыл глаза – она, открыл – прямо над головой летел…

Бежал я буквально, постоянно ловя себя на этом и замедляя шаг искусственно. В голове моей всё смешалось, всё вертелось… Наиболее частотный образ – навязчивый, как 25-й кадр рекламы в киноленте – я падаю на колени около ее ног, ее ноги, белое платье кружевное, чёрная грязь, всё кружится – я, что ль, кружу ее, невесту, на руках… Все стрелки, векторы жизни сошлись в одной точке – и плевать мне на Цыгана и Кая, на Жеку, Леночку, сестрёнок и Зама, на собак, луну, сырость, неудобность и незвукоизоляцию – все они будто исчезли, а я — здесь — с ней — сейчас! Я распалился и забредил до того, что хотел ползти на коленях до её дома – чтобы эффектней подползти, как говорится, подкатить…