Ханна Кралль - Портрет с пулей в челюсти и другие истории

Были две волны вдов, возвращающихся из России. Первая – в сороковых годах, вторая – после XX съезда КПСС.

Мужья этих женщин, коммунисты, чтобы избежать польской тюрьмы, спрятались у советских друзей. Их либо сразу расстреляли, либо отправили в лагеря, где они бесследно пропали. Вдовы, отсидев свое, вернулись в Польшу. Их поселили в доме на Пулавской. Большинство получали мелкие должности в партийных учреждениях. Одна работала в библиотеке с Тересой З. “Там и невиновные были?” – спросила Тереса З. “Там ВСЕ политические были невиновные”, – ответила лагерница. Сказала она это, понизив голос (хотя в комнате никого больше не было), но уверенно, тоном, не допускающим возражений. Тереса З. была потрясена, а затем объяснила вдове и себе самой: у них такое было возможно, но в Польше – нет.

Несмотря на прошлый опыт, падению коммунизма вдовы не обрадовались, скорее, впали в меланхолию. Они постарели. Начали бояться. Обменялись ключами от своих квартир.

Мужья вдов – кстати, неофициальные, поскольку брак считали мещанским пережитком, – годами из-за чего-то ссорились. В чем-то не могли сойтись. Поделились на левых и правых, большинство и меньшинство, поляков и евреев.

В сознании обитательниц дома на Пулавской единственные между всеми ними различия – даты и географические названия: Воркута, Караганда, Магадан. Первыми погибали правые, однако левые – немногим позже. Большевиков брали весной, а меньшевиков осенью. Выжили те, которые не успели уехать к друзьям и сидели в польских тюрьмах.

Вернемся к Кристине Артюх. Она меня разыскивает, хочет рассказать что-то важное. Ей приснился сон. Она в тюремной камере. Входит Арнольд и протягивает ей половник с супом. Что-то в этом привычном жесте ее озадачило. Арнольд ловко раздавал суп, вытягивая прямую правую руку, а левая рука у него была опущена, словно спрятана от чужих глаз. Кристина Артюх вспомнила, что Арнольд всегда так держал левую руку. Он ее стесняется! Ну конечно же, ведь у него нет пальца, сказала Кристина вслух – по-прежнему во сне, хотя в реальности никогда не обращала на это внимания. Сон свой она мне рассказывает, потому что отсутствие пальца может послужить ценной наводкой в поисках.

Далее о Кристине Артюх. А точнее, об Арнольде С.

Я пытаюсь разыскать его в Германии. Безуспешно.

К счастью, позвонил секретарь президента Германии, друга Акселя фон дем Б. [92] Имеется в виду Рихард Карл фон Вайцзеккер (1920–2015), федеральный президент Германии (1984–1994), друг Акселя фон дем Бусше – героя репортажа “Фантомная боль” (см. наст. сборник). , и спросил, не требуется ли мне помощь. Конечно, требуется. Нужно найти Арнольда, который хорошо относился…

Через неделю у меня был адрес. Арнольд С. живет в земле Баден-Вюртемберг, недалеко от Хайльбронна.

Хайльбронн оказался маленьким городком, утопающим в цветах.

Арнольд С. не был похож на человека, описание которого я нашла в тюремной учетной карточке (“правильного телосложения, зубы здоровые”). Низенький, лысый, круглый; напоминал Никиту Хрущева в пожилом возрасте. Выслушал меня. Сказал, что не мог хорошо относиться к польским заключенным, поскольку с ними не сидел. Сразу все и выяснилось: он был тем самым Арнольдом, которого я нашла в варшавском архиве, но не тем, которого искала Кристина А. Что ж, ничего не поделаешь. Мы ели бутерброды и вишневый пирог, который испекла его жена. Помидоры были “без химии”, а пирог еще горячий. Арнольд воевал в Финляндии. Вообще-то он не воевал. Строил земляные укрепления. Один из тех многочисленных немцев, которые были на войне, но не стреляли. Просто за всю войну ему ни разу не удалось выстрелить. Ни разочка. Nein, nein, – отрицательно мотал он головой. Hat nie geschossen, не стрелял. Зато в него стреляли, притом поляки, притом, когда он отступал. После чего заперли в подвале, а потом судили. Обвиняемые немцы сидели в трех рядах. Те, что сидели в первом ряду, получили по три года, те, что во втором, – шесть лет, в третьем – девять. Арнольд С. сам не знает, в чем его обвиняли, но ему повезло – он сидел в первом ряду. Их поместили в бараки. Поздним вечером отвезли куда-то на грузовике. Зажглись прожекторы. Они увидели груды развалин и скелеты домов. Начальник сказал, что тут было еврейское гетто. Арнольд С. убирал развалины гетто. Разбивал обломки кирпичей, крошки перемешивал с цементом и песком. Из этого получались новые кирпичи. Он строил дома. Немцы работали ночью, при свете прожекторов; днем работали поляки. За хорошую работу начислялись баллы. За максимальные тридцать баллов полагалось дополнительно три килограмма хлеба, полкило свиного сала, полкило репчатого лука и немного конфет. Он всегда получал свои тридцать баллов, каждую неделю, и свой хлеб, и свое сало. Начальник говорил о нем – “хороший мужик”, потому что он работал честно, старался как мог. До войны в деревне он тоже так работал. И в войну. И в варшавском гетто. И в соляной шахте, когда вернулся в Германию. Вернулся он в пятьдесят первом. В бывшем гетто научился строить, поэтому сам, без посторонней помощи, построил дом. Они с женой вдвоем показывали мне комнаты. Жена каждую комнату отпирала ключом, а потом запирала. Отпирала и запирала. Везде были сувениры. Арабские розы из песка пустыни, австрийские тарелки, немецкие фарфоровые зверюшки, ну и памятки из шахты. За пять лет работы – кубок. За десять лет работы – кубок. За пятнадцать лет – кубок. За двадцать лет…