Алексей Слаповский: Российские оригиналы

На диван присесть — боится. Шаг шагнуть — боится. Застыл среди комнаты…

Через трое суток дверь взломали. Вы помните, про этот случай много писали в газетах: впервые в медицинской практике зафиксирована клиническая смерть в стоячем положении человека, который после смерти не упал, а феноменально остался стоять.

Впрочем, такая судьба характерна лишь для вчерашних балаболов, а сегодняшних на собственной мякине не проведeшь, они, толкуя про сапоги в Карибском море, сами ни на миг в эти сапоги не верят, да и в Карибское море тоже, они верят лишь в нечто практическое и осязаемое. Это уже балаболы новые, им путь, им — дорога.

А прежние милые балаболы, бескорыстные, в сущности, мастера художественного свиста, как зовут их в народе, скрашивавшие существованье наше в советское и постсоветское время, творцы легенд и мифов своей и чужой жизни, простодушно верящие в них, — исчезают, уходят.

…Когда я говорил с мистером Соросом на эту тему, он внимательно выслушал и спросил, не хочу ли я написать заявку на грант для сохранения этой удивительной национальной человеческой разновидности. Ничуть не смутясь, я составил заявку на 120 тысяч долларов. Расписал по пунктам, сколько компьютеров, автомобилей, типографий и тонн бумаги потребуется для нормального функционирования общественного фонда «BALABOL–INVEST», центрального офиса в городе Саратове и филиалов в Москве, Петербурге, Новосибирске, Владивостоке, а также в дружественной Беларуси, в Минске, ибо менталитет россиян и белорусов в смысле балабольства схож (да и украинцев тоже, да и… — понимаете?), но тут вышла заварушка с Соросом в этом самом Минске, рушащая все планы, я позвонил президенту Лукашенко и…

Впрочем, это другая история, продолжение которой — следует.

Опять меня могут спросить: почему ВАХЛАК причислен к типам, украсившим своей оригинальностью нашу эпоху, почему не ВЛАСТИТЕЛЬ, например, или, чтоб ему пусто, ВЗЯТОЧНИК?

Объясняю в сотый раз: меня интересуют те оригинальные типы, которые, во-первых, сугубо национальны, во-вторых, вымирающи, в-третьих, лично мне любопытны.

Вы скажете: тип Властителя у нас тоже весьма своеобразен. Спорить не буду, но, на мой взгляд, этот тип — лишь частный случай Вахлака.

Вахлак, по В. И. Далю, — человек неуклюжий, грубый, неотeсанный. Властители же наши советские почти все были вахлаки. Да и нынешние, будем глядеть правде в глаза, недалеко ушли. Вахлак неуклюж — а кто из властителей наших отличался изяществом телосложения и телодвижений, вспомните-ка? Этот коренаст и перевалист, этот толстобрюх, этот… Без имeн, просто махом вспомните! — и вглядитесь заодно в сегодняшних… Вахлак груб — а властители наши? Тот ботинком по трибуне стучал, этот матюгается на всю страну, этот… — вспомните, вспомните, вглядитесь! Вахлак неотeсан — как и многие властители, у которых и речь корява, и сама дикция часто гугнява, по части же культуры они помимо «Муму» не шибко много хороших книжек помнят. (Книге этой, между прочим, памятник надо поставить — как тому оселку, на котором проверялась острота ума многих не только властителей, но и людей обычных, ибо стали герои еe Герасим и в бозе почившая собачонка героями бесчисленных анекдотов. Тургенев и сам не знал, насколько гениальное произведение создал — но вовсе не в том смысле, в каком понимают его литературоведы, нет, он чем-то иным, трансцендентным чем-то угодил народному восприятию, и в веках если суждено этим векам быть — одна эта тощенькая книжица перевесит все сто пудов остальных его высокохудожественных фольянтов!)

Но о вахлаках-властителях мы ещe поговорим, а пока мимолeтно коснeмся Взяточника. Хоть он в общем и целом тип всe же интернациональный, отличающийся у нас разве только в смысле количественном (и сильно же отличающийся!), но есть, есть и средь взяточников русских удивительнейшие оригиналы! Был, например, в городе С. некий адвокат, славящийся тем, что любого мог отмазать, даже от расстрельного дела отсудить, заменив расстрел условным сроком! Все знали, что он берeт деньги, но — поди докажи. И вот стал он стареть, ленился уже бороться с правосудием методами правосудия (делясь с судьями, по слухам, барышами), а денег на покойную старость всe ещe маловато казалось. Тут приходит к нему несчастный отец, сынишка которого спьяну изнасиловал в один и тот же вечер дочку проректора одного из институтов, еe младшего брата, а потом и проректорову тeщу. Грозил этому сексуальному разбойнику немалый срок, потому что тeща от нервного потрясения была на грани жизни и смерти, а проректор вместо того, чтобы этому обстоятельству радоваться, поклялся отмстить за честь дочки и сына. Несчастный отец, человек в городе тоже не последний и не бедный, чуть не на коленях молил адвоката спасти. Тот обещал и заломил ужасающую сумму. Отец на всe согласился. Адвокат назначил ему встречу на кладбище у двух берeзок, в полночь, обязав отца-горемыку быть зачем-то в лыжном костюме (в июле!), в женском цветастом платочке на голове, сам же явился в белом смокинге, в петлице которого торчал гаечный ключ 12х24. Встретились. Адвокат объявил: сейчас разденемся догола, залезем на эти берeзки, будем раскачиваться — и когда верхушки берeз соприкоснутся, передадите мне пакет с деньгами, не раньше! Ополоумевший от горя отец лишь головой кивал, думая, что это для конспирации. Разделся, влез на берeзу, стал раскачивать еe — и когда верхушки соприкоснулись, всучил адвокату пакет.