— Вольно вам, Михаил Афанасьевич, над людьми измываться! Положим, я вам неприятен, я, возможно, даже и подлец в некоторой степени, житейскими, однако, обстоятельствами обусловленной, но жить мне или умереть — пусть суд решает, а вы ишь какую смелость взяли на себя, головы людям без суда и следствия резать! Аннушка, видите ли, масло пролила! Отца родного для красного словца не пожалеете! Нехорошо-с!
Наутро я встал весь разбитый.
Я распахнул окно.
Знакомый двор был передо мной, знакомая дворняга Найда пробежала, виляя хвостом, знакомая наизусть соседка баба Люба прошла в галошах с тазом белья, знакомое небо было над головой.
Но впервые за долгое время я, думавший, что уже наизусть знаю всe и про типические характеры, и про типические обстоятельства, и про литературу, и про жизнь вообще, вдруг понял, что не понимаю ничего: ни в литературе и ни в жизни.
И радостно, и ново стало мне.
Тут без стука вошeл Петя — с лицом виноватым и печальным.
И я поглядел на него с улыбкой, будто впервые увидел его такого, какой он есть, а не такого, каким я его придумал, увидел промытыми начисто глазами.
— Здравствуй, Петя! — сказал я.
— Здравствуй, — ответил он голосом покаяния, приветствия, болезни, уныния, но и гордости, и несмиренности, и надежды, и человеколюбия, столько всего было в его голосе, что и на тысяче страниц не описать. Да и не надо.
В юности меня чрезвычайно поразил один человек.
Он был агроном, приехал в командировку из дальнего села и навестил моего отца, будучи его давним знакомым.
Он приехал под вечер, отец ещe не вернулся с работы. Назвался Александром Валентиновичем Штырeвым и тут же поинтересовался, что я думаю о современных острых общественных вопросах. Я ничего не думал о них, я был тогда влюблeн.
Александр Валентинович осведомился, встречаю ли я уставших родителей ужином. Я сказал, что ужин мама приготовит, когда придeт.
Он мягко укорил меня, засучил рукава, зажeг плиту, открыл холодильник и стал действовать. Свои действия он объяснял, показывая, как лук резать, как картошку чистить, как соус для мяса готовить, тут же присоединяя меня к своему труду.
К приходу родителей готов был замечательный ужин.
Отец, зная Штырeва, не удивился.
Они стали говорить о своих взрослых делах. Не помню, что говорил Штырeв, помню только, что он был язвителен, остроумен и убедителен.
Я ушeл в свою комнату учить уроки, а потом готовить роль для школьного спектакля, роль серьeзную, многое в моей жизни определившую: роль Хлестакова.
«Ужасно как хочется есть! Так немножко прошeлся, думал, не пройдeт ли аппетит…» — долбил я, покачиваясь на стуле.
— «Нет, чeрт возьми, не проходит!» — подхватил вошедший Штырeв. И без запинки наизусть отчитал монолог Хлестакова, а потом и следующую сцену — за Хлестакова и за Осипа.
— Гениальная и актуальная пьеса! — воскликнул он. — У нас там театр народный, я организовал, мы эту пьесу с огромным успехом давали в прошлом сезоне. Я Городничего играл.
Он быстро обвeл глазами комнату, увидел шахматы.
— Сразимся?
Я кивнул, мысленно усмехнувшись. Недавно я занял в своей возрастной группе первое место на областных соревнованиях.
Расставили фигуры, начали игру.
Прошло пять минут, и я с удивлением рассматривал доску, понимая, что через три хода мне будет неминуемый мат.
— Сдаюсь, — сказал я.
— И напрасно! — Штырeв быстро застучал фигурами и показал, как мне можно было не только избежать мата, но и самому — чeрными! — поставить мат!
— Тебе не хватает парадоксальности мышления, — ласково сказал Штырeв. Пойдeм подышим.
Мы вышли на балкон.
— Плиты! — постучал по стене Штырeв. — Вредно для здоровья. Теплопроводность — …., сейсмоустойчивость — …, проводимость электромагнитных волн — …, - он называл цифры, много цифр.
— Да, — сказал я.
— А вон Венера с Сириусом перемигиваются издалека, — указал Штырeв на звeздное небо. — Альфа Центавра угадывается. Ковши как на ладошечке. Семь лет назад и я звeздочку открыл, в международном каталоге значится, называется Валентилина. То есть Валентина Лилина сокращeнно.
— Да, — сказал я.
— Стихи пишешь? — вдруг спросил Штырeв.
— Нет, — соврал я.
— А я пишу.
Много звeзд сияет в небе.
Звeздам в небе вроде тесно.
Но сумеешь стать звездою
И тебе найдeтся место!
прочeл он негромко, с вдохновением.
За полчаса стояния на балконе выяснилось, что Штырeв не только открыл звезду, не только пишет стихи и играет в народном театре, выяснилось, что он обладает познаниями практически в любой сфере человеческой деятельности, при необходимости он может заменить в родном совхозе и электрика, и механика по тракторам и комбайнам, и кузнеца, и плотника, и фельдшера, и самого директора — а необходимость эта возникает часто, потому что народ, увы, запоям подвержен. Выяснилось также, что он рисует масляными красками пейзажи и портреты, сносно играет на скрипке, удовлетворительно на фортепиано и почти профессионально на балалайке. В свободное же время он занимается городошным спортом, гирями, играет в футбол, бегает на лыжах — и чемпион межрайонных соревнований по «охоте на лис». Выяснилось также, что он глубоко изучил противоречия современной жизни, написал об этом книгу размером в полторы тысячи страниц, но не для опубликования, а — направил еe в самые верха в трeх экземплярах. Через месяц приезжали какие-то люди, долго беседовали со Штырeвым и уехали с лицами совершенно недоумeнными.
Читать дальше