Колм Тойбин - Бруклин

– Вот когда все заведут телевизоры, тогда и я заведу, – заявила она.

В конце концов они исчерпали темы для разговора и условились, что завтра в десять утра отец Флуд отслужит мессу за упокой души Роуз, а миссис Кео придет на службу в церковь и Тони с матерью тоже. Ну и обычные прихожане соберутся, сказал отец Флуд, и он оповестит их перед мессой, что служит ее в память замечательной женщины, а перед причащением скажет о Роуз несколько слов и попросит всех помолиться за нее. Он предложил Тони подвезти его до дома и тактично остался ждать с миссис Кео в гостиной, когда тот попрощается в прихожей с Эйлиш.

– Прости, что я молчала, – сказала она.

– Я думал о тебе, – ответил Тони. – Представлял, что умер кто-то из моих братьев. Может быть, это звучит эгоистично, но я пытался вообразить твои чувства.

– Я все думаю о ее смерти, – ответила Эйлиш, – и не могу этого вынести, потом на минуту забываю про нее, а когда вспоминаю, чувствую себя так, словно впервые услышала. Никак не могу избавиться от этих мыслей.

– Мне хотелось бы остаться с тобой, – сказал Тони.

– Мы увидимся утром, ты только скажи матери, чтобы она не приходила, если это ее затруднит.

– Она придет. Какие уж теперь затруднения, – ответил он.

Утром Эйлиш подивилась тому, что спала она крепко, а проснулась с мгновенным осознанием, что пойдет не на работу, а на поминальную мессу Сестра, знала она, все еще лежит в доме на Фрайэри-стрит, в кафедральный собор ее перенесут позже, вечером, а похоронят после утренней мессы. Пока они с миссис Кео собирались в приходскую церковь, все представлялось простым, понятным и почти неизбежным. Но, идя по знакомой улице, глядя на чужих людей, Эйлиш говорила себе, что умереть мог и кто-то из них, а не Роуз, и сейчас стояло бы еще одно весеннее утро с намеком на тепло в воздухе, и она шла бы, как обычно, на работу.

Представить себе Роуз умирающей во сне она не могла. Открыла ли сестра глаза хотя бы на миг? Или просто лежала, спокойно дыша, и вдруг, как будто это было в порядке вещей, ее сердце остановилось, а с ним и дыхание? Как такое могло случиться? Кричала ли она ночью, оставшись не услышанной, или бормотала что-то, или шептала? Чувствовала ли что-нибудь накануне вечером? Ощущала, что на исходе последний день ее жизни на этом свете?

У себя в комнате Эйлиш просмотрела стопку писем Роуз, пытаясь угадать, между какими двумя сестра узнала, что больна. Или она знала о своей болезни еще до отъезда Эйлиш? Тогда это меняло для Эйлиш всю ее жизнь в Бруклине – все пережитое здесь становилось таким незначительным. Она вглядывалась в почерк сестры, разборчивый и ровный, говоривший о самообладании и уверенности в себе, и размышляла, случалось ли, что, написав какие-то из этих слов, Роуз отрывала взгляд от письма и вздыхала, а затем, сделав усилие, собиралась с мыслями и продолжала писать, ни на единый миг не умеряя решимость не разделять ни с кем свое знание – кроме врача.

Она представляла себе, как Роуз лежит сейчас в темных одеждах смерти посреди мерцающих на столе свечей. Потом гроб закрывают, в прихожей и на улице стоят люди со скорбными лицами, там и ее братья в темных костюмах и галстуках – тех, что и на похоронах отца. И все утро, во время мессы и после, в доме отца Флуда, Эйлиш перебирала одно за другим мгновения смерти Роуз и ее переселения на кладбище.

Обитательницы дома миссис Кео почти испугались, когда Эйлиш сказала, что хочет пойти после полудня на работу. Она видела, как миссис Кео шепталась об этом с отцом Флудом. Тони спросил, уверена ли она в своем решении, и, после того как Эйлиш настояла, сказал, что проводит ее до «Барточчис», а затем подождет у миссис Кео. Миссис Кео пригласила Тони и отца Флуда на ужин, который начнется с молитвы за упокоение души Роуз.

Эйлиш отправилась в магазин и на следующий день, решив посетить также занятия в колледже. В кино или на танцы они пойти не могли, поэтому Тони повел ее в ближайшую закусочную, сказав, что если она не пожелает разговаривать или заплачет, он не против.

– Я так хочу, чтобы ничего этого не было, – прибавил он. – Все время хочу.

– Я тоже, – ответила Эйлиш. – Хоть бы она открылась кому-то из нас. А еще лучше, чтобы ничего не случилось и она была сейчас дома. Жаль, что у меня нет ее фотографии, ты бы увидел, какой она была красавицей.

– Ты и сама красавица, – сказал Тони.

– Роуз была самой красивой, все так говорили, и я не могу избавиться от мысли о том, где она теперь. Мне нужно перестать думать о ее смерти, о гробе, обо всем этом и, может быть, начать молиться, но это так трудно.