Ефим Лехт - Израиль в Москве - повесть

Энергично пережевывая жвачку, близко прошел одноклассник Попсуйко. Изю не узнал. Чемпион школы по плевкам в длину, ныне — депутат. Пожилой слуга народа.

Появился Коля Кокин, бывший худред журнала «Юность». Более известен как Кока-Коля. Повеса, охарь и ухальник. Пардон, ухарь и охальник. Радикально облысел, но усы семидесятника сохранил. Усы пышные, переходящие в бакенбарды. Баки густые, напоминающие ржавый мех подмышек. Похож на царского сановника. Бенкендорф?

Протягивает руку. Придется пожать. Хотя известно, что ладони у него всегда мокрые.

— Привет! Ты, говорят, в Израиле? Я там побывал. Ой-вей! Духота, хасиды с пейсами и плясками, стена с записками. Голгофа! Что ты там делаешь? По жизни?

— Я — директор Средиземного моря.

— Старичок, не гони.

«Старичок», пожалуй, уже буквально. По законам контрапункта лучше бы «юноша».

— Ты чё такой худой? В Израиле не кормят?

— Видишь ли, Кока, я не худой, я стройный. «Худой» — означает «плохой». Во-вторых, в Израиле кормят детей и больных. Остальные питаются сами. И довольно разнообразно. Минимум семь национальных кухонь. Ну а ты-то как?

— Да вот, выживаю. Знаешь закон «выживи сам и выживи другого»? Сдаю квартиру, моя хата — у самого МХАТа. Рента. Трудно жить без фабулы, — грустно закончил Кока, дохнув перегаром.

Извинившись, Изя направился к сортиру. Там его ожидал запах хвои, мягкая салфетка, грустная хрипотца Коэна. Хрипотца, хрип отца — задумался Изя. Неожиданная медная табличка над писсуаром: «После употребления взбалтывать». На кафеле висит картина Комара «Единороссы пишут письмо Бараку Обаме». Репродукция.

Недокрашенный уголок за дверью — ахиллесова пята порядка. Андрей утверждает, что уборная — это лицо заведения. «Покажите мне ваш туалет, и я скажу вам кто вы». Культурный код туалетов. Как это у Кончаловского: два мира — два сортира.

Марта сказала, что у нее болят волосы. Что это значит? Губы лица и волосы головы. Привет Довлатову. Давно она не получала комплиментов. Ведь Марта ими питалась. В Израиле он даже звонил ее сослуживцам, дескать, похвалите. А тут загрустила.

Изе тоже было как-то мутно. Вероятно, похмелье. Да еще сны. Приснилось этой ночью, что заблудился и въехал в арабский поселок Умм-Эль-Фахм. Из толпы уже кричали, что вырвут его сердце голыми руками. Он знал, что это не метафора…

— Игорь! — Перековина называла его «Игорь». — Все хочу тебя спросить: ты сионист?

— М-м-м, да, наверное.

— А какой? Экспрес-сионист или импрес-сионист?

Сакс хрипит что-то из Кутуньо. Шалунья Оля Перековина не унимается:

— Тщетно хохму во рту твоем ищет угрюмый Харон, — показала немолодой язык. Лучше бы не показывала. Оле Лукойе. Шестидесятилетний сорванец. Состарившаяся Анни Жирардо.

— Любишь ты, Олька, мозги вынимать.

На «Диафильме» она была самым юным членом КПСС. Главный редактор Ильинская, она же парторг, зычно вызывала ее через тонкие стены:

— Коммунист Перековина! Ко мне со сценарием!

Стеб. Троллинг. Тогда говорили: издевается. Изя еще раз осмотрел ее. Стальные волосы, короткие квадратные ногти, мужская походка. Ей пошла бы портупея. Неужели это ей он когда-то написал: «И все же что-то есть такое, что с ней не ведаю покоя»? Это она на день рождения привезла ему целый куст махровой сирени. На студию, в начале мая.

Изя вдруг поцеловал ей руку.

— А картинки твои не впечатляют, — дернула плечиком.

— Что ж, цветы не всем пахнут.

— Ты дерзостный Икар, когда лететь не надо.

Тут важна пауза.

Гастарбайтер тужится, надувает сакс. Теперь он решил, что Пелевину подходит «Ноктюрн Гарлема».

Мелькнул узнаваемый персонаж, как же без него.

Вальяжно покачиваясь, ступает известный хирург Шурик Бронштейн. Изин одноклассник. Его родители слыли богачами: они выписывали журнал «Огонек». По тем временам довольно жирный гламур. Изю не узнал. И не надо.

Налетела Инка Колчина, усыпанная драгоценностями, как старуха процентщица. Зеленые виноградные глаза. Это не линзы. Толстые татуированные брови делают ее похожей на Фриду Кало. Мочки ушей удлинились из-за тяжелых серег. Зад как багажник. Обрадовалась, кажется, искренне.

— Я сионистка с восьмого класса, не ем свинины, не пью я кваса, — защелкала пальцами, зазвенела монистами.

Три мужа назад у нее был бойфренд Витя, танцор «Березки». Он снабжал Изю, Марту и еще многих импортом. Недешево. Но круто. Помнится, спросил у Изи, что означает «вынусти мой народ». На их концерте в Чикаго зрители развернули такой баннер. Изя терпеливо объяснял, что это американцы выступают за свободный выезд евреев. Что так взывал к фараону Моисей, а в слове «выпусти» американцы ошиблись. Вместо «п» написали «н».