Нада Габорович - Голосую за любовь

— Надо прежде уладить кое-какие дела здесь, — сказал я, улыбнувшись. — Дорога туда займет примерно два месяца. Я наймусь матросом. А кем бы ты могла устроиться?

— Никем. А я и не подумаю устраиваться! Когда будем в открытом море, пусть попробуют меня высадить.

— А если заболеешь морской болезнью?

— Это исключено. Сестра летала на самолете, у соседей все кишки вывернуло, а ей хоть бы хны.

— Да будет болтать, Рашида!

— Спроси у моего отца! Меня к тетке в Сараево тоже отправляли самолетом, потому что боялись, что я в поезде нажму стоп-сигнал или еще что-нибудь натворю.

Затем я выслушал целый рассказ, что Сава и Дунай сверху выглядят будто две серебряные ленточки, завязанные в бантик, а здание «Албания» и высотки в Новом Белграде похожи на спичечные коробки, расставленные вертикально и горизонтально. Стюардесса в самолете была очень любезной и угощала пассажиров конфетами, но где-то над Зворником всех так начало рвать, что Рашида, расстегнув ремень, встала и собрала все конфеты себе в сумку, а потом, в Сараеве, раздала их ребятишкам на базаре Баш-Чаршии.

— А когда вернулась в Караново, заплатила за все синей валютой на известном месте, — сказал я, и она подтвердила, что, узнай об этом отец, действительно все бы так и было.

— Надеюсь, ты не наябедничаешь! — сказала она и почти ткнула мне ежом в нос.

— Допустим! — Я отскочил примерно на метр от нее.

Баронесса собралась домой, и мы незаметно увязались за ней. Это было не очень просто. Баронесса и ее сеттериха попеременно тянули одна другую то вправо, то влево; потом старуха рассказывала о чем-то обнаруженном ею на шее у Мимики, уговаривала мальчишек не карабкаться на церковную ограду, потому что лет пятьдесят назад один такой черноволосый сорванец оступился, угодил на острие, исцарапался и выколол себе глаз. Таким образом, путь от парома до ее хибарки у кладбища длился миллион часов. Я шел как во сне, даже вроде бы позабыл обо всех своих обязанностях, но Рашида начала волноваться. В девять часов ее отец возвращался с дежурства, и к этому времени она должна была рассовать младших крысят по кроватям. На жен братьев рассчитывать было нечего, у них этого добра и у самих хватало, тоже надо было всех накормить, помыть и уложить спать.

О матери она не вспоминала. Я решил, что мать или уехала навестить кого-нибудь из родных, или больна. Но потом Рашида мне рассказала, что полгода назад у матери случился выкидыш, и так неудачно, что даже «скорая помощь», а она действительно прибыла мгновенно, уже опоздала. Последний раз Рашида видела мать с серебряными монетками на глазах.

— Мне надо идти домой, а ты как хочешь! — сказала она и взяла у меня сумку с ежом. После я узнал, что еж ей понадобился из-за крыс и мышей, которые из Мертвого залива даже среди бела дня забегали к ним в дом. Она нашла его, слоняясь по берегу Тисы, и не успела отнести домой, потому что торопилась к фонтану, на встречу со мной. Рашида так быстро исчезла, что я даже не спросил, где и когда мы снова встретимся. Впрочем, я знал, что в этом не было и особой необходимости.

И правда не было!

Уже утром Весна постучала в окно маминой кухни и, просунув свою рыжую голову, восторженно продекламировала, что все получилось как нельзя лучше: Мелания вышла из дому веселая и улыбалась каждому встречному. Потом ее видели в универмаге, где она покупала лифчики, затем в парфюмерном магазине у Елисея и в модном салоне Фекети, и теперь всем все абсолютно ясно.

Я думал, что на уроке физики удержусь от смеха, но оказалось, что мои опасения были излишни. Я смотрел на ее серые глаза, на серое, окруженное такими же серо-желтыми волосами лицо, видел, как, рассказывая что-то об электромагнитах, Мелания без всякой причины улыбается, и не испытывал никакого желания смеяться. То, что я ощущал, скорее напоминало приступ тошноты. Когда она, проходя мимо, улыбнулась, я потупился.

Было около одиннадцати, и пенсионеры уже заняли свои места вокруг фонтана. В окно я заметил, как Атаман с площади подает какие-то знаки, а Мита, сидевший через три парты впереди меня, тоже что-то сигнализирует рукой. Догадаться было не трудно. Я понял: они снова договаривались о письме.

Увидев, как Мелания в коридоре, вся вспыхнув, кинулась к физкультурнику, я дал себе слово, что ни за что больше не стану писать для нее писем.

— Что ты скис? — сказала Неда и остановилась рядом. По стенам в коридоре были развешены чучела птиц, плакаты, изображающие внутренние органы пресмыкающихся и разных млекопитающих, а в стеклянном шкафу возле двери в учительскую стоял на полусогнутых ногах человеческий скелет. Я подумал, кем мог быть этот человек, прежде чем превратиться в такое страшилище, но промолчал.