Нада Габорович - Голосую за любовь

В зале было очень душно. Сначала Штефица внимательно следила за всем, что происходило на сцене: король, королева, влюбленная Офелия, которая ей больше всех понравилась. Было очень жаль, когда та утопилась. Затем на сцену вышли два могильщика. Они стояли у ямы, о чем-то говорили и лопатами выбрасывали из ямы самую настоящую землю, что весьма удивило Штефицу, потому что на сцене вообще-то мало что было настоящим.

От духоты Штефице стало плохо. Она пробралась по ряду мимо ворчащих людей, потом направилась к красной лампочке над дверью, нащупала толстые складки шторы, вышла из зала, сбежала по ступенькам и влетела в туалет. Вошла в кабинку, закрылась, закрыла унитаз крышкой и села.

Штефице казалось, что театр — огромный ящик, в котором находится ящик поменьше — зал, потом — туалет, еще меньший ящик, а в туалете — кабинка, последний, самый маленький ящичек, из которого нет выхода. «Могила, сущая могила…» — думала Штефица, глубоко дыша.

Вдруг послышались голоса.

— Я и не говорила, — сказал первый голос, — что ей все удалили. Это у нее там ничего не осталось.

— Совсем ничего? — спросил второй голос.

— Ничего. Потом у нее распространилось и на грудь, так ей и грудь отняли…

— Не может быть!

— Да-да! Боже мой, с этим не шутят. Мне на последнем аборте сказали, что это не игрушки, потому что нашли эрозию…

— Да?!

— Да. Огромную!

— Ну ничего, прижгут. У меня тоже была, только маленькая…

— Велели прийти на прижигание, пока не поздно…

— Сходи, это совсем не страшно, немного вроде как припечет… Это все-таки лучше, чем усыхание матки.

— У кого усыхание?!

— У меня. Сказали, что она уменьшается… От истощения.

— Да что ты говоришь?! Не знала… А у Анкицы-то, знаешь?.. У нее выпадает…

— Как это — выпадает?

— Откуда я знаю! Выпадает — и все!..

— О господи, за что же нам такие муки!

— Боже мой, а что поделаешь? Смотри-ка, кто-то забыл расческу!

— Возьми ее, да и пойдем потихоньку.

— Сейчас, только запру веники и ведро!

Голоса удалились. Вдруг Штефице стало так жалко (правда, неизвестно кого и почему), что она расплакалась. Потом она подумала, что ее может кто-нибудь услышать, и спустила воду…

Затем, вытирая слезы, она думала об огромной эрозии и неосознанно соединила большой и указательный пальцы в кольцо. На минуту так замерла, а когда очнулась, то увидела свою руку и пальцы, изображающие знак, значение которого она позабыла. В воздухе еще секунду-две оставалось загадочное кольцо, потом рука опустилась. Штефица еще раз нажала на ручку унитаза и вышла.

В вестибюле было пусто, но Штефица до самого выхода шла на цыпочках. Могильщики, должно быть, уже ушли, думала она, Офелию похоронили. Нужно будет посмотреть спектакль еще раз, и принц был недурен, действительно хороший актер и хорошо играет…

Самый простой способ заметить страницу в книге, где вы прервали чтение, и при этом не загибать уголок — это стянуть оставшиеся страницы резинкой.

Штефица Цвек читала «Мадам Бовари» Гюстава Флобера и подчеркивала отдельные места. На стр. 49 Штефица Цвек подчеркнула:

«А ее жизнь холодна, как чердак со слуховым окошком на север, и тоска бессловесным пауком оплетала в тени паутиной все уголки ее сердца» [2] Перевод Н. Любимова. — Здесь и далее примечания переводчиков. .

Затем Штефица Цвек подчеркнула отрывок на стр. 66, а за ним и другой, на стр. 67:

«Однако она все ждала какого-то события. Подобно морякам, потерпевшим крушение, она полным отчаяния взором окидывала свою одинокую жизнь и все смотрела, не мелькнет ли белый парус на мглистом горизонте. Она не отдавала себе отчета, какой это будет случай, каким ветром пригонит его к ней, к какому берегу потом ее прибьет, подойдет ли к ней шлюпка или же трехпалубный корабль и подойдет ли он с горестями или по самые люки будет нагружен утехами. Но, просыпаясь по утрам, она надеялась, что это произойдет именно сегодня, прислушивалась к каждому звуку, вскакивала и, к изумлению своему, убеждалась, что все по-старому, а когда солнце садилось, она всегда грустила и желала, чтобы поскорее приходило завтра».