Нада Габорович - Голосую за любовь

Дело было просто в том, что это было последнее его увлечение. Мори, несомненно, последняя женщина, которой он говорил о любви. Ему уже пятьдесят один, сердце и желудок пошаливают, тут уж не до похождений. Старик! В самое ближайшее время счастьем для него будет не хорошенькая женщина, а удачно проведенный курс лечения. Пришло время — он дрогнул и сражен. Ну как не прийти от этого в бешенство! Скоро наступит зима, которая заставит его втянуть голову в плечи и сложить крылья. До чего печальная картина!..

Но в печали спасение мира. Она как волна, которая набегает и откатывается, но неизменно появляется вновь. Что было бы с людскими сердцами, томящимися от страсти, если б не печаль из-за «дивного лика», как говорит Элюар. Она примиряет нас с противоречиями, которые нам до этого казались неразрешимыми, с мучительными для нас истинами. И не важно, что означает такая уступка — капитуляцию самолюбия или, наоборот, овладение собой. Важно то, что, когда мы в печали, мы не слишком боимся судьбы.

Эмил был глубоко опечален происходящим, но вместе с тем он обрел способность рассуждать трезво. Поведение Мори совершенно естественно. Было бы более чем странно, если бы она всерьез связала себя с ним. Эмил поразился, представив, насколько бы это застало его врасплох. Разве бы он мог достойно ответить Мори и в то же время не разочаровать ее в ряде ситуаций, которые теперь практически исключены? Щекотливый вопрос! Все это ей может дать ее нынешний молодой человек! Да! Он хотел бы с ним познакомиться…

Эмил распрямил плечи, повернул назад и закурил. Он возвращался. Сразу стало легче дышать, движения обрели прежнюю легкость и плавность. Странно! В конце концов, в основе всех его романов было тщеславие, а не страсть, да и кончались они как-то спокойно, без сцен. Подобные связи распадаются без особого ущерба для обеих сторон. Не стоит придавать этому слишком большое значение. Он мог допустить, что еще долго будет думать о Мори, может быть, будет сожалеть о том, что они расстались, и неизбежно — скучать. Разве ее можно сразу забыть! «Я запутался за пять минут, а теперь мне понадобится пять лет, чтобы выпутаться», — подумал он насмешливо. И в этом была изрядная доля истины.

Но и Мори «запуталась», если этим словом можно передать всю силу влечения, которое она испытывала в объятиях Нэда, влечения, ставшего ее культом. Запомнить это навсегда! Она предавалась любви, охваченная страстью не только к Нэду, но и ко всему, что ее окружало, ко всему, что уже произошло и что еще только должно случиться: к солнцу и к светло-летнему сумраку, к приятным воспоминаниям и к тому хорошему, что ее ждет. Как будто ей дано в первый и последний раз слиться с ним воедино. Целуя удивительно красивые губы Нэда, она как-то вспомнила день окончания школы, когда Виктор подарил ей большого паяца, и рассмеялась. Нэд спросил, почему она смеется, и Мори ему рассказала. Он прикурил сигарету для нее и для себя, а у Мори опять пронеслось в голове: запомнить это навсегда! Запомнить, как он протягивает руку к сигарете, и саму эту руку — длинную, смуглую и сильную. Одна эта рука, освещенная солнцем, была способна вызвать у нее море эмоций или стать предзнаменованием счастья. Наконец-то она познала любовь, настоящую любовь, — эту неодолимую тягу к прекрасному, бесконечно нежную близость со всем тебе знакомым и неведомым, это совершенно новое восприятие смерти и ухода из жизни. К чему теперь надевать маску фурии или сфинкса? Однажды она попыталась снова выступить в роли чистой интеллектуалки и завела с Эмилом разговор о работе Плеханова «К вопросу о роли личности в истории». Напрасно! Упрекая автора за авторитарный тон, она с трудом подбирала аргументы, а перед глазами у нее неотступно стоял Нэд — как накануне он зарывался в ее волосы и жадно искал ее губы. Она поймала себя на том, что блаженно улыбается, забыв о Плеханове, а руками нежно сжимает бедра…

Эмил наблюдал за ней с чувством неловкости. Мори сначала не поняла, в чем дело, а поняв, смутилась. Эмил ее по-своему любит, и она должна помнить об этом. Но что значит «по-своему»? Они стояли на террасе ресторана, почти пустой, как всегда по утрам, и Мори видела свое отражение в зеркале под навесом слева. Она выглядела ужасно, была невобразимо худа и даже, можно сказать, опустилась. В то же время у Эмила, хотя он и похудел, был прекрасный цвет лица, да и сам он был как всегда элегантен и с воодушевлением рассуждал о Плеханове, что оказалось Мори не под силу. И вдруг ей захотелось бросить ему: «Милый мой, вы блестяще выпутались из этой любовной истории. Поздравляю!» Но Эмил мог расценить это как выпад, и, сказав, что она будет рада снова встретиться с ним, Мори ушла, погруженная в собственные мысли.