В зарослях орешника бродила удивленная козочка на пуантах, газель, с глазами восточной красавицы. Орлы устроили карусель в просвете облаков. Что разглядывали они?
Дышалось так свежо, как впервые в жизни…
«На родине красивой смерти — Машуке,
Где дула войскового дым
Обвил хвостом пророческие очи…»
Нацарапал в «гроссбухе», запомнил увиденное — и только. А теперь давно ведомую правду:
Певца прекрасные глаза,
Чело прекрасной кости
К себе на небо взяло небо…
А теперь — тайну — приоткрыть — для имеющих уши — разума:
И луч тройного бога смерти
По зеркалу судьбы блеснул
По Ленскому, и Пушкину, и Брату в небесах.
Певец железа — он умер от железа…
Как Олег, любящий коней, принял смерть от коня своего. Как каждый влюбленный примет смерть от любимого. Но смерть от Любимого — разве не
Бессмертие?..
И вот оно — высшее зрение — Озарение:
И в небесах зажглись, как очи,
Большие серые глаза.
И до сих пор им молятся олени…
Когда полет орла напишет над утесом
Большие медленные брови…
Тощий дерганный наездник в новенькой черкеске спрыгнул на землю, в густую первозданно пружинистую траву. Глаза его бегали, он принужденно усмехался. Другой всадник с бледнооливковым серьезным лицом и задумчивым отрешенным взором спешился легко. Похоже, ему некуда спешить: вечность впереди. Двое других явились раньше и теперь отмечали какие-то точки, протаптывали тропку в нехоженой траве, действовали деловито, умело.
Вот первые двое разобрали предложенное оружие, разошлись, стали лицом друг к другу. Прозвучал счет. Жест-указ — в небо, рукой с пистолетом — в нависшую тучу — напоминанием. Другой выстрел — в цель, но слегка мимо цели…
И тогда Председатель узрел небывалое: время остановилось. То есть оно застыло: застыли облака — ледяным туманом, застыли орлы в полете — будто вмерзли в молочную синеву, застыл даже луч солнца, прорвавшийся было сквозь тучу — на полпути к траве. Двигалась только пуля — медленно, неохотно, продавливая застывшее, броневое пространство — мимо Цели… И тогда сдвинулся ОН: медленно, задумчиво, но решительно стал — на пути у пули. И она нехотя вошла в Его грудь. Но Его там уже не было: «К себе на небо взяло небо!»
И молния синей веткой огня
Блеснула по небу
И кинулась в гроб травяной,
Как почести неба…
И все задвигалось, ожило… Стрелявший — в обмороке. Секунданты бросились к сраженному. Лошади захрапели, испуганные молнией, попытались сорваться с привязи…
Помчались мгновенья, годы, века.
Воздвиглись города. Упали кроны. Погибли
и возродились народы,
Разрушили Змейку.
Убили любовь.
Придумали и заселили лагеря.
Миры перевернули.
Остыли, застоялись, разбрелись,
проснулись. Принялись
оживать, медленно, неохотно…
Потянуло шашлычным дымком. Туристы сгрудились. И экскурсовод-тюбетеечник, сведя зрачки к переносью и ткнув ореховой указкой, на которой была выжжена увеличилкой надпись «Привет с Кавказа!», в сторону обелиска, тускло соврал: «Его убило самодержавие».
Председатель очнулся и, не оглядываясь, пошагал на службу под смеркающимися облаками.
Прошел, кажется, месяц, потому что Председатель получил зарплату за охрану никому не нужных письменных столов и еще за составление текстов агиток и подписей к плакатам — миллион советских рублей. «Приличная зарплата! — так думает начальство, — на хлеб, воду и бумагу хватит». На самом деле, ничего он не заработал. На самом деле, это помощь человечества — на топливо для работы мысли Председателя, он знает. И не «работает», а просто пылает, как Учитель-Солнце. Сделано мало. Но и этого не приемлют пока на Земле: не время, что ли? Какая-то Кассандра в брюках!
Ну что ж, ну что ж… Ноги обуты. Силы восстановлены. Зима где-то за горами. Космические сообщения нарастают лавиной. Говорят — гора и былинка, дождь и метеориты, сердце и солнце, и глаза — беженцев из умирающих центральных губерний, и страшное молчание милых лесных духинь…
«Странно как-то все сходится. Не успел представить себя богачем — и вот уже миллионер!» — усмешливо подумалось.
И поспешил — пешком же — в Железноводск — делать предложение безработной и опечаленной Виле. По пути несколько раз останавливался, накарябать конспект Речи — формулу Предложения:
Детуся!
Если устали глаза быть широкими,
Если согласны на имя «браток»,
Я, синеокий, клянуся
Высоко держать Вашей жизни цветок,
Я ведь такой же, сорвался я с облака…
Читать дальше